В.М.Глинка — И.С.Зильберштейн
Зильберштейн Илья Самойлович (1905-1988), искусствовед, литературовед, инициатор, создатель и редактор «Литературного наследства» (с 1931 г. и в течение 56 лет). Автор книг: «История одной вражды» (о Достоевском и Тургеневе), «Грибоедов в воспоминаниях современников», «Дневники А.И.Вульфа», «Несобранные рассказы Чехова», «Художник-декабрист Николай Бестужев» (Гос. премия 1979) и др. Благодаря неутомимой энергии И.С.Зильберштейна в Россию было возвращено более 12 тысяч единиц литературных материалов, оказавшихся после 1917 года за рубежом. Передал в дар государству огромное собрание рисунков и картин.
25 мая 1967 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Спасибо сердечное за все.
Письмо об акварели с двумя кавалергардами я получил, — и окончательно успокоился, Уверенности в том, что один из них Лермонтов, несмотря на большую схожесть — у меня все же не было. А если это кавалергарды, — значит, вопрос окончательно решается в отрицательном смысле. Очень признателен Вам за то, что внесли полную ясность в этот вопрос.
То, что Вы мне написали о негритёнке и заставило меня обратиться к Вам за помощью, — чудесный мальчёнок! К тому же, конечно, я мечтал, чтобы он был из семьи Ганибалов. Очаровательное произведение искусства XVIII века, — вот что пока можно сказать об этой скульптуре. Заранее благодарю Вас за все, что сможете выяснить о том, кто изображен на медальоне.
Книжку о декабристах я получил, — спасибо. Нового для себя в ней, к сожалению, не нашел. Все это я видел 15 лет назад в музее Петропавловской крепости и в Вашем отделе в Эрмитаже, когда работал над исследованием о Николае Бестужеве — художнике. Многие вещи и воспроизведены в этой книге. Но работа Г. А. Принцевой полезна, к тому же издана она хорошо. Да еще чувствуется Ваш превосходный редакторский дар, — Г. А. Принцевой очень повезло, что Вы согласились взять на себя редактуру ее работы. Прилагаемую записку прошу передать Г. А. Принцевой.
В одном из очерков, над которыми сейчас работаю, воспроизведу акварель Александра Брюллова, изображающую С. С. Хлюстина, который в конце 1836 года собирался драться с Пушкиным на дуэли. Расскажу в очерке и том, что неосуществленных дуэлей у Пушкина было свыше двадцати, — и это лишь те, о которых сохранились сведения в переписке Пушкина, в письмах современников и в мемуарной литературе.
В конце этого очерка хочу ответить одной решительной даме, которая, прочитав очерк «Лермонтов и кавалергарды», написала в редакцию «Огонька», что она на месте Мартынова тоже вызвала бы Лермонтова на дуэль. К тому же дама эта считает, что урод Лермонтов завидовал красавцу Мартынову… Хочу в своем ответе сказать, в частности, что убийство, если оно совершено даже на дуэли, не перестает быть убийством, — могу ли такое утверждать и не будет ли это находиться в противоречии с дуэльным кодексом? Второй вопрос к Вам такой: были ли случаи, когда женщины дрались на дуэлях?
Еще раз сердечно благодарю Вас, дорогой Владислав Михайлович, за внимание ко мне. И очень прошу извинить, что забрасываю Вас вопросами, — но Вы ведь лучший знаток по очень многим вопросам русской культуры и истории. Всего Вам самого доброго.
Ваш. И. Зильберштейн
3 июня 1967 года. Москва.
Дорогой Владислав Михайлович,
Спасибо сердечное за письмо от 23 мая.
Вы правы — мне нужно воздержаться от утверждения, что убийство, даже если оно совершено на дуэли, не перестает быть убийством, Я решил совсем не касаться этого вопроса в своем очередном очерке, который озаглавил «О чем повествуют акварельные портреты пушкинской поры...». Здесь будут три этюда: один из них посвящен портрету С.С.Хлюстина кисти Александра Брюллова, второй — портрету А.Г.Строганова, брата Идалии Полетики, кисти Н.Ф.Соколова, а третий портрету Александры Федоровны, жены Николая I-го, которого, тот же П.Ф.Соколов написал в 1828 г. в Одессе, удящей рыбу на берегу моря.
В связи с этой работой, которую я начерно закончил, позволяю себе обратиться к Вам с дружеской просьбой: не скажете ли Вы мне, в каком полку и в каком чине изображен Строганов на соколовской акварели, фотографию которой, при сем прилагаю. Ваши сведения будут для меня важным подтверждением того, что акварель изображает именно А.Г.Строганова. К. тому же, это поможет датировать ее. Прошу Вас также сообщить мне, существует ли история полка, в форме которого изображен Строганов. Вели это Вам не трудно, дорогой Владислав Михайлович, ответы на эти вопросы дайте, мне, по возможности, без промедления. Заранее приношу Вам свою сердечную признательность.
Мои очерки в «Огоньке» вызвали невероятное количество откликов и, как это ни странно, даже из-за рубежа. Один из этих откликов я Вам посылаю с этим письмом (в копии), а также приложенную к письму цветную репродукцию портрета Александра I-го кисти Доу; находится портрет в коллекции Евгения Семеновича Молло, автора письма. Если эта репродукция Вам, автору превосходного исследования о военной галерее I812 года в Зимнем дворце, интересна, то оставьте ее, пожалуйста, себе. Правильно ли утверждение, что Мартынов на акварели Гагарина изображен в форме Гребенского казачьего полка? После того, как получу Ваше мнение по этому вопросу, я отвечу Молло. Ясли Вас интересует что-либо могущее находиться в его коллекции — сообщите мне, и я его запрошу. Существует ли история Гребенского казачьего полка? Но все, что касается письма Молло, которое я попрошу переписать на обороте этого письма, можно ответить во вторую очередь, т.к. это не к спеху.
В заключение последняя просьба: не будете ли Вы добры разрешить мне прислать Вам мой очерк «О чем повествуют акварельные портреты пушкинской поры...» до его напечатания. Боюсь сделать какие-нибудь фактические ошибки в вопросах, связанных с дуэлями, а также в некоторых вопросах биографии Строганова.
Сердечно кланяюсь Вам, дорогой Владислав Михайлович. Желаю всего самого доброго
И.Зильберштейн
(копию письма Е.Молло прилагаю)
К0ПИЯ
5 Ihillimore place,
Kensington w.8.
Уважаемый г-н редактор.
Прежде всего, разрешите представиться. Меня зовут Евгений Семенович Молло. Родом я из Уфы. Вот уже более сорока лет, как я живу в Лондоне. Тут у меня свое инженерное дело, но в свободное время я любовно собираю и изучаю русскую военную старину и обладаю одним из самых больших частных собраний таковой. Я многолетний подписчик на Ваш журнал.
В конце прошлого и начале этого годов в вашем журнале печатались статьи И.С.Зильберштейна, под общим заголовком: «Парижские находки» В № 12 была напечатана статья, дополнительно озаглавленная «Лермонтов и кавалергарды». В этой статье И.С.Зильберштейн описывает виденный им в Париже портрет Мартынова. И.С. считает, что на портрете этом Мартынов изображен «каким видел его в Пятигорске Лермонтов», а именно: «в черкеске и с кинжалом небывалых размеров», и что «найти изображение Мартынова в этом несуразном одеянии никак не удавалось, несмотря на самые упорные поиски. И.С. относит время создания портрета к месяцам, последовавшим за отставкой Мартынова и предшествовавшим поединку».
Спешу уведомить вас и И.С.Зильберштейна, что в этом случае он ошибается. На виденном им в Париже портрете Мартынов изображен еще до выхода в отставку, во время службы его в Гребенском казачьем полку. Мартынов изображен в форменной черкеске, при шашке и кинжале форменных образцов, и при пистолете, который, будучи за спиной, не виден, но наличие которого подтверждается*. Правда, Мартынов изображен без эполет, но объясняется это тем, что на Кавказе подобные отступления допускались, однако присутствуют «погончики», которые отставным не полагались (вспомним гоголевского Шпоньку, который по выходе в отставку сшил себе мундир уже без «погончиков»). Вид у Мартынова на этом портрете бравый, подтянутый, выявляющий военную выправку и совершенно не соответствующий виду Мартынова в отставке, когда он, по словам сослуживца, «сделался каким-то дикарем: отрастил огромные бакенбарды, в простом черкесском костюме, с огромным кинжалом, нахлобученной белой папахой, вечно мрачный и молчаливый» (Восп. Я.И.Костенецкого. «Рус.стар.», 1875 г. IX, 64).
Все это сказано не с целью обескуражить И.С., наоборот, я с интересом читаю его статьи, но во имя исторической правды. Если служится И.С. побывать в Лондоне, то буду рад повидать его у себя и показать ему мое собрание.
Уважающий Вас Е.Молло.
* пистолетным шнуром (почерк И.С.Зильберштейна)
21 декабря 1967 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Хочу сердечно поздравить Вас с наступающим Новым годом и пожелать здоровья, всего самого наилучшего.
Сейчас я в Ялте и делаю вид, что отдыхаю, а в действительности продолжаю работу над очерками «Парижские находки». Видели ли, очередные в №№ 48, 49 и 50? Почти каждый очерк в редакции сокращают, иногда вдвое.
Мечтаю весной подготовить первый том «Парижских находок», который будет иметь подзаголовок «Эпоха Пушкина». В него войдет в расширенном виде большая часть напечатанных очерков и пять-шесть новых. Мог бы включить в книгу около тридцати цветных и свыше сотни одноцветных иллюстраций. Но наши горе-издательства будут выпускать такую книгу не меньше трех лет. Во второй том хочу включить мои работы о Тургеневе, сделанные на отысканных во Франции неизданных материалах (уже написал около десяти листов), а также очерки о моих находках по Льву Толстому. Но где взять для этого времени и здоровья! Ведь масса времени, нервов и энергии уходит на «литературное наследство», — черт догадал меня придумать его! Но ведь тогда мне было 25 лет, когда М. Е. Кольцов помог осуществить эту мою идею, а я считал, что, по крайней мере, проживу 100 лет!
Извините, пожалуйста, дорогой Владислав Михайлович, за это неожиданное отступление. Виной тому — плохое настроение. Но в конце месяца надеюсь уже быть дома, и тогда плохого настроения будет еще больше. Еще раз желаю Вам, дорогой Владислав Михайлович, доброго 1968 года.
И. Зильберштейн
17 января 1969 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Спасибо сердечное за добрые пожелания. В свою очередь от всего сердца желаю Вам здоровья и творческих радостей в наступившем Новом году.
Очень признателен за то, что так душевно откликнулись на мое выступление в Доме искусств 15 декабря. Ведь во всем этом зале именно Вы были для меня тем слушателем, мнение которого самое наиважное для меня. Спасибо за доброе слово об этом выступлении.
Говорят, что в № 12 журнала «Искусство» появилась статья о портрете, по мнению Ираклия изображающем Лермонтова. В статье это решительно опровергается. Надо будет достать ее и прочитать.
Всего Вам самого доброго, дорогой Владислав Михайлович.
Ваш И.Зильберштейн
13 ноября 1969 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Только что получил Ваше письмо от 11 ноября.
Сведения о прохождении Николем Ильичом Толстым военной службы даны на стр. 40-42 книги Н. Н. Гусева «Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1828 по 1855 годы» (М., 1954 г.). Здесь, в частности, указано, что формулярный список Ник. Ил. напечатан в 4-ом выпуске «Записок» отдела рукописей ленинской библиотеки (М., 1039). Подлинник этого списка хранится в Центральном военно-историческом архиве (у Гусева указан шифр).
Спасибо сердечное за присланные сведения о солдатском быте в середине прошлого века. Сердечно кланяюсь Вам и желаю всего наилучшего.
И.Зильберштейн
В.М.Глинка — И.С.Зильберштейну (фрагмент письма без даты)
Дорогой Илья Самойлович!
15 сентября с.г. в отделе истории русской культуры Эрмитажа (в котором работал 20 лет) я прочел доклад об определении ряда портретов по отличиям военных костюмов, — мундирам, орденам и т.п. в числе портретов, о которых я тогда говорил, были 4 рисунка Кипренского, один из которых, воспроизведенный в книге Поспелова «Русский портретный рисунок перв. пол.» Х1Х в.» на стр.180, принадлежит Вам и носит наименование «портрет неизвестного военного».
Прежде чем пытаться послать куда-то для печати (м.б. в журнал «Искусство»?) часть этого доклада, касающуюся именно рисунков Кипренского, я хочу сообщить Вам то, что касается принадлежащего к Вашей коллекции рисунка, в чаянии, что это, возможно, будет Вам интересно.
Итак, приступаю к примерной записи этой части моего доклада. Перед нами молодой генерал, находившиеся в Риме в 1819 году, как свидетельствует подпись Кипренского. Мундир его — по форме гвардейской пехоты, введенной в 1817 году, с шитьем воротника и обшлага, присвоенным одному л.-гв. Измайловскому полку. Он в звании генерал-адъютанта, ибо носит аксельбанты (имевшим их генералам квартирмейстерской части и топографам полагалось иное шитье воротников и обшлагов). Он кавалер Анны I ст., Георгия IV и нескольких других не очень высоких наград.
Просмотр списков чинов свиты Александра I по изданию «Столетие военного министерства» и монографии вел. кн. Николая Михайловича «Генерал-адъютанты Александра I» позволил установить, что один из генерал-адъютантов, действительно постоянно носил мундир л.-гв. Измайловского полка в память командования им в Бородинском сражении…
2 сентября 1972 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Сердечно признателен за добрый отклик на книгу «Константин Коровин вспоминает». Вы для меня — высший судья в тех областях, в которых работаем. Поэтому Ваш нынешний отзыв для меня большая радость.
Очень прошу Вас сообщить мне конкретные замечания по комментариям. Раз Вы «изредка сетовали» на них, значит, мы допустили неточности и ошибки. Возможно, что в связи с невероятным спросом на эту книгу, нам нужно будет срочно подготовить второе издание. И там мы сможем исправить наши огрехи. Помогите, пожалуйста, нам в этом.
В прошлом году кроме Коровина вышли в свет еще четыре книги, в создании которых я принимал участие: двухтомник «Валентин Серов в воспоминаниях, дневниках и переписке современников» (издательство «Художник РСФСР» шесть лет водилось с этим изданием), том 80-й «Литературного наследства» — «Ленин и Луначарский. Переписка, доклады, документы» (эту книгу калечили в гранках, верстке и трех сверках). Том 83-й «Лит. Наследства» — «Неизданный Достоевский».
Сейчас на выходе том 86-й — «Достоевский. Новые материалы и исследования», а также каталог западноевропейских рисунков в моей коллекции, подготовленный Музеем изобразительных искусств. Как только каталог выйдет — пришлю его Вам.
Сердечно кланяюсь Вам, дорогой Владислав Михайлович.
Ваш И.Зильберштейн
Один музейщик с Урала, несомненно, искренне желавший сделать дяде к 80-летию какой-то особенный подарок, прислал к этому дню посылку, в которой лежал небольшой хромированный топор с топорищем алого цвета. Близко к обуху на стали был гравированный рисунок — елка, токующий глухарь, целящийся охотник. На чехольчике искусственной кожи с кнопочкой были выдавлены довольно неожиданные слова: «50 лет Советской власти». Ни в какие туристские походы В.М. не ходил ни разу в жизни, а последний раз держал в руках что-нибудь рубящее, вероятно, в дни блокады, около буржуйки… На топорике была, конечно, выгравирована и поздравительная надпись. Что имел в виду уральский человек, посылая дяде такой подарок? Гадать, вероятно, не к чему. Скорее всего, это был просто самый дорогой сувенир, из того, что продавалось там, откуда он был прислан. Впрочем, этого подарка дядя уже не увидел…
Н.Я.Эйдельман — В.М.Глинке
14 мая 1971 г.
Глубокоуважаемый Владислав Михайлович!
Я уезжал из Москвы и поэтому с опозданием, но от души благодарю Вас за книгу. Моя дочь (пятиклассница) уже успела ее прочитать и норовит мне рассказать о Непейцыне, но я отбиваюсь, ибо начинаю читать самостоятельно.
Кстати, при всем желании никак не могу раздобыть еще хотя бы одну книжку «Лунина». Если сумею еще достать (где-либо в провинции) — вышлю непременно: как раз на днях отправляюсь на архивные розыски в Тобольск и надеюсь там что-либо откопать.
Желаю Вам здоровья и всех благ. Еще раз спасибо.
Н.Я.Эйдельман.
7 мая 1974 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Как всегда прошу простить за долгую паузу: в предельной горячке заканчиваю кн. о С.И.Муравьеве-Апостоле в «Плам. Рев».
Меня заверили археологи и архитекторы, что вопрос о том, открывали склеп или нет, может быть точно и научно определен по сегодняшнему состоянию камня, цемента и пр. Павлов надеется, что можно организовать такую экспертизу — но все зависит от начальства крепости.
Еще раз спасибо за Ваши советы, примите лучшие пожелания.
Н.Эйдельман
29 июля 1975 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Получил от Телетовой письмо и ответил. Несомненно, Леец принял некоторые выводы за свои. Продолжаю думать, что невольно. (Вы помните, Остап Бендер сочинил стихи «Я помню чудное мгновенье…» и только к утру вспомнил, что их написал кто-то другой).
На все можно было бы наплевать — пусть разбираются. Да вот публикация портрета, мне кажется, дело нужное, особенно ввиду приближающегося открытия экспозиции в Петровском. В общем, не знаю, как быть.
Ваш Н.Эйдельман
8 августа 1975 г.
Глубокоуважаемый Владислав Михайлович!
(…) Большое спасибо за книгу; мне очень нравится ваш Непейцын, и я охотно написал бы рецензию, но боюсь, что редакции сошлются на давность первого издания. Мне кажется, что в нашей исторической и популярной литературе не встречается такое соединение знания и «добрых чувств» (которое Вы так успешно, ненавязчиво и умно пробуждаете). (…) Господи, какие ужасные вещи мне попадались по Герцену. Полежаеву, Рылееву. По сравнению с ними те фразы, которые Вы цитируете — еще верх благородства и основательности. Желаю здоровья и радостей.
Ваш Н. Эйдельман.
2 июня 1976 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Спасибо за Аракчеева и прекрасные комментарии к «Апостолу». Прошу все мелочи сохранить — глядишь, когда-нибудь и переиздадимся.
Статья моя об Александре I, пустом гробе и т. п. подписана в печать, должна появиться в одном из ближайших номеров «Науки и жизни». В последние минуты были убраны некоторые впечатляющие подробности, но основное сохранилось.
Петр Андреевич (Зайончковский — М.Г.) сейчас получше, хоть и ворчит на молодежь.
Марианне Евгеньевне шлю нежные приветы.
Обнимаю, Ваш Н.Эйдельман.
21 сентября 1976 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Спасибо за заботу, сегодня же постараюсь выйти на «Простор».
Чудаковой все передано, она что-то была в упадке (не ведаю ее обстоятельств) — очень сокрушалась, вздыхала, что Вы ее «запрещаете», а я утешал по формуле — «не согрешишь — не покаешься…».
Адреса квартиры Муравьевых-Апостолов, увы, в своих записях не нашел.
Петр Андреевич пока все время был за городом, сейчас вернулся, вроде бы ничего. Вот, кажется, все. Нет, не все!
Получаю разнообразные послания — отклики на статьи в «Науке и жизни». Некто Л.A.Шкурин настаивает, что «по приказу Зиновьева все гробницы императоров были вскрыты, и гробница Ал.I оказалась пустой. Присутствовавший при этом проф. Платонов упал в обморок.
По приказу Зиновьева останки императоров были выброшены в Неву, как поступали фр. санкюлоты со своими королями»
Сердечный привет Марианне Евгеньевне.
Соскучился по Вас. Н.Эйдельман
18 мая 1979 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Отвечаю запоздало, ибо только что вернулся из Сибири (Новосибирск, Иркутск). Зачем ездил? Думал проветриться, поработать в архивах — но уж очень затаскали по лекциям. Ну да ладно!
Спасибо за книгу — унтер вышел бравый, Пушкин сказал бы «Прямой офицер», и оформление, по-моему, ничего (хотя Вы судья сердитый!), Я уже на двух лекциях (меня-таки запрягли в Пушкинский юбилей) рекомендовал Вашу книгу (вкупе с последующими), отвечая на вопросы: 1) «Что почитать?» 2) «Как мне нравится Пикуль» (этот подонок, кстати, совсем разнуздался, и в журнале «Наш современник» печатает нечто невообразимое: главная идея — что в 1916 году существовал самодержавно-эсеровско-немецко-сионистский блок; ну да черт с ним!).
А ведь книги Ваши единственные: ничего подобного об эпохе, быте нет. Читая «Иванова» возмечтал: вот бы выпустить том или ряд томов — «Российский человек XIX столетия» — с разделами дворянин, мещанин, солдат, сельский житель. Во Франции, кстати, издали книгу Мондру «Француз XVI-го века». Видите, сколько мыслей, не имеющих отношения к делу, вызвала у меня Ваша книга.
Первейшая же просьба — не болейте. Я мечтаю поскорее пробраться в СПб и усесться в Ваших креслах и болтать, наслаждаясь атмосферой, кофием, «портретами дедов на стенах» — и особенно — доброжелательных хозяев (в этом месте — нежнейшее Марианне Евгеньевне!)
В общем, простите за сумбур — он вызван изобилием столкнувшихся теплых чувств. Обнимаю Вас. Спасибо!
Ваш Натан
4 ноября 1979 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Год назад, когда скончался мой отец, Вы написали, — что никакие слова не нужны, но Вы их все равно произносите.
Не думал я, что так быстро смогу также Вам сказать. Сейчас я вижу родительский образ в добрых друзьях из Вашего поколения. Свои родители сходят — и особенно дорожишь, просто цепляешься за их ровесников, а каждая потеря бьет по своей боли.
Простите, что пишу вроде бы о себе. Я ведь, ну сколько? — раз 15 видел Марианну Евгеньевну, а кажется, что очень и очень давно, почти всегда.
Глупые слова — «не могу ли быть полезен?» — я все же пишу, ибо готов приехать по первому зову, а вообще — собираюсь к середине декабря.
Простите за бессвязность письма.
Обнимаю Вас, целую и очень, очень люблю.
Натан Эйдельман.
18 июля 1982
Дорогие Владислав Михайлович, Наталья Ивановна!
Письмо получил — ответил на сразу: сижу в Переделкине с матушкой, жара, суета. Чувствую, что Вам несколько тоскливо в Лужских дебрях — или я ошибаюсь?
Спасибо за добрые слова о моем Павлуше. «Военную галерею», конечно, очень жду — но, наверное, целесообразно мне ее у Вас получить самолично. Когда же? Да видно в октябре-ноябре: июль-август надеюсь продержаться в Переделкине, сентябрь — на юге, близ Сухума, а затем — ближе к полюсу.
И тогда, предвкушаю, где-нибудь под медальоном Аракчеева, или в другом уютном уголке «Мережковского дома» (ул. Чайковского, дом 2 — М.Г.) поговорим обо всех делах — с 11 марта 1802-го до … октября 1982-го включительно.
Через Москву метеором пронесся Яша (Я.А.Гордин — М.Г.) — ему, видите ли, слишком прохладно в Европе — отправился в Красноводск (подходящее место для ленинградца в июне месяце).
Над чем трудитесь? Каков Петербургский Державин на сей день?
Я окончательно отделываю Карамзина — и все больше и больше прихожу к выводу, что он — великий историк. За его наивностью, монархизмом, за устарелость некоторых фактов, совсем забыли потрясающую объективность.
Я нарочно сравнивал, скажем, сцены покорения Новгорода Иваном III — у Карамзина, Соловьева, Ключевского, наших нынешних: Все — за Москву, за Ивана — и Ник. Мих., разумеется, тоже — но он с истинно художественной (я чуть не сказал с Пушкинской) широтой находит за этим столько доводов за новгородцев, заставляет читателя так их понять, что рождается ощущение истинной трагедии (в то время как у последующих — все было разумно детерминировано, прогрессивно, но…!).
Часть моей «Карамзиники» хочет печатать «Новый мир» — не знаю, чем кончится дело, в конце концов.
Не попадалась ли Вам моя рецензия на Юрия Михайловича Лотмана в № 6 «Нового мира»?
Он был, по-видимому, несколько ею огорчен — но решительно не хотел, чтобы я переменил хоть строку (я писал ему рукопись рецензии задолго до ее публикации). И вообще, чудо что за человек — мне кажется, что отношения наши совершенно не ухудшились, даже наоборот — но при том очень интересуюсь именно вашим мнением.
Юля и я заходили в Детгиз, видели Гал. Алекс. (Дубровскую, редактора В.М.Глинки — М.Г.) — я сказал, что собираюсь Вам писать, она очень и очень хорошо говорила, разумеется, кланялась — но вообще грустит, не ладит со своей заведующей (которая мне не показалась уж такой «плохой»).
Ну вот, дорогие мои, наши растрепанные, странные новости — которые конечно, ни в какие сравнения не идут с теми новостями, что приходят на ум во время дружеской беседы (в XIX веке, кажись, было все наоборот?).
Желаю Вам доброго здравия, хорошего настроения, а также скучания по тем, кто по Вас скучает.
Юля очень и очень кланяется.
Обнимаю. Ваш Н.Эйдельман
В.М. считал Петра I и Николая II антиподами. Один готов был, говорил он, заботясь о величии России, принести в жертву кого и что угодно, хоть родного сына. Другой из-за болезни сына был готов на все, только бы сына спасти. И один угробил сына, другой страну, но и сына тоже.
Т.Н.Эристова и В.С.Эристов (письма из Москвы)
Имя Татьяны Николаевны Эристовой (сотрудницы Эрмитажа в 1941-1951 гг.) уже встречалось читателю по упоминанию его в «Блокаде» (бомбоубежище в подвалах Эрмитажа), а имя её мужа, инженера Виссариона Сардионовича Эристова, возглавлявшего крупнейшие стройки 1940-1950-х годов («ТУРКМЕНКАНАЛ», «РИОНГЭС» и др.) — в комментариях составителя, помещенных на той же странице.
20 февраля 1967 г. Москва
Дорогой Владюша!
Спасибо за письмо, я ему была очень рада. Завидую тебе, что ты в Комарове, там ведь так хорошо сейчас в солнечные предвесенние дни. По крайней мере, у меня осталось самое хорошее воспоминание. Вот и сейчас стала перед глазами снежная морская пелена с опаловым горизонтом, сосны, запах хвои и посвист синичек.
Ты очень порадовал нас сообщением, что снова занялся Непейцыным. Оба мы, дочитав повесть, скучали, расставшись с ним, и хотя и чувствовалась необходимость продолжения, но ведь кто вас, писателей, знает…
А теперь, согласно твоей терминологии, часть «целеустремленная». Дело вот в чем. На Туркменском канале работал паренек электромонтер. После закрытия стройки, он поехал следом за нами в Новосибирск, где живет и поныне. И вот года 3 назад он неожиданно заявился к нам, будучи в Москве проездом из ГДР, и живо нас заинтересовал. Оказалось, что он, начав с коллекционирования открыток-репродукций и знакомясь с литературой, задумал составить справочник картин и гравюр русских художников с указанием даты создания, размера и местонахождения.
Поначалу мне это показалось бредом, но таким неожиданным и любопытным, что заставил призадуматься. Весь вечер он увлеченно рассказывал о своих пожеланиях. И вот он снова появился у нас. За эти 3 года он очень развился, видимо, много и с толком читает, имеет свои далеко не стандартные мнения и искренние суждения, хорошо говорит и по-прежнему верен своему увлечению, я бы сказала, даже одержимости. У него большая переписка с музеями не только СССР, но и заграницы, с Америкой, Японией. Мечтает этот свой труд издать, собрал большой материал. Все это сейчас послано на рецензию в Академию художеств. Что это собой представляет, не знаю, но мы с интересом слушали его весь вечер, человек, безусловно, любопытный.
В разговоре я имела неосторожность упомянуть о тебе, как о знатоке русского искусства. И он попросил меня узнать, разрешишь ли ты ему написать тебе. А зовут его Чаплыгин Николай Васильевич. Без твоего разрешения я, конечно, адрес не дам. Вот и все целеустремление.
Из Лялиной открыточки я поняла, что перемен у вас нет. Часто, часто думаю о всех вас, дорогие мои. Болею душой, что, к сожалению, вполне бесполезно.
У нас новостей нет, Вира (Виссарион Сардионович, муж Т.Н. — М.Г.) весь в работе, я в посильных заботах о нем. Ноги плохи, ограничивают мою жизнь в рамках квартиры — квартала, что не способствует хорошему настроению и жизнерадостности. Слышала о болезни Ник. Павл. (Н.П.Акимова, режиссера Театра Комедии — М.Г) Что «Кречинский» в Париже провалился? Я теперь нигде не бываю и ничего не знаю. Напиши, как ты себя чувствуешь. Будь здоров, это главное. Крепко целую, от Виры большой привет.
Твоя Таня
4 ноября 1967 г.
Дорогой Владюша!
Спасибо за поздравления и добрые пожелания. Мы с Вирой также поздравляем Вас и от души желаем Вам всех благ, возможных в нашей жизни, в том числе хорошую квартиру и безболезненный переезд.
Только на днях узнала из газетной фотографии о масштабе наводнения в Ленинграде в канун октября. Поскольку там были сняты едущие, по-видимому, по 1-й линии В.О. машины и автобусы «по щиколотку» в воде, опасаюсь, что и вас напоследок затопила поэтичная Зимняя канавка. А в Эрмитаже, наверное, был большой аврал?
Мы здесь живем не очень-то хорошо. В середине сентября собирались в Цхалтубо лечить мои ноги, путевки были наготове. Но захворал Вира — было подряд несколько очень тяжелых приступов стенокардии и его с диагнозом «инфаркт» отправили в больницу. К счастью, инфаркта на это раз не оказалось, но он пролежал в больнице около двух недель, а потом ехать на юг ему запретили, и мы остаток отпуска провели на Студенецком, т.к. стало уже прохладно и сыро и в Подмосковье переселяться не хотелось. Конечно, от всех хлопот и треволнений мне лучше не стало, и я еле ползаю. Сейчас уезжать одна не хочу, да и время уж упущено — теперь до весны, если буду способна двигаться… Пока буду лечиться здесь по мере возможности и врачебной эрудиции.
Очень бы хотелось попасть в Ленинград, но куда же такой ехать, да и что толку, если так ползать. А повидать тебя очень бы хотела. Хоть бы тебя, каким ветром занесло в Москву: хотелось бы знать, как и что у вас. Знаю, что писать некогда и что писать письма не любишь — хватает другой писанины. Я тоже насчет эпистолярного стиля не того… Позвонил бы как-нибудь по телефону, надеюсь, что у вас таковой на новой квартире будет.
Ну, будьте здоровы, мои дорогие, всего вам хорошего.
Таня
А когда же мы вновь встретимся с Непейцыным?
Т и В.
Если будешь случаем звонить по телефону, то звони долго (звонков 8-10), мне быстро до него не добраться.
17 мая 1968 г.
Дорогой Владя!
Пишу из подмосковного санатория, где мы сейчас живем, надеясь вернуть утраченное здоровье и душевное равновесие.
Пишу тебе, сидя в саду на раскладном кресле — так что ты уже прости за каракули. Уйти в комнату просто невозможно — чудесная солнечная погода, кругом яркая свежая зелень, цветущие вишни, яблони, готовая распуститься сирень и чудесный, полный всяких запахов, воздух.
Живем здесь с начала мая и понемногу приходим в себя. Вира посвежел здесь, окреп, но пока все же чувствует себя переменно, но говорят, что это в порядке вещей после такой модной болезни не так-то скоро придешь в себя. Санаторий очень хороший, основной состав — инфарктники и инсультники нашего и более пожилого возраста. Имеются бодрые старички 84-х и 90 лет. Последний прибыл сегодня — это Гессен, тот, что пишет о Пушкине. Недавно уехал Оборин, у которого был инсульт с потерей речи и параличом правой руки и ноги. Сейчас все восстановилось, кроме свободного движения трех пальцев, что его, понятно, удручает. Он производит очень приятное впечатление. Есть тут еще 84-летний старик, который ходит при всех орденах и медалях, и очень нас интриговал огромной медалью-блямбой, приколотой с левой стороны на пиджаке. Выяснилось, что это медаль в честь 50-летия Советской власти, настольная, которую он собственноручно «переоборудовал» и даже предлагал другому обладателю такой медали адрес мастера для переделки… Вообще публика весьма серая, но нас это нисколько не тревожит, весь день проводим с Вирой на воздухе, в парке или соседней березовой роще. А медицинский персонал очень хороший, комнаты большие, очень чисто, сестры и няни внимательны и вежливы (!), кормят хорошо. Я живу без забот и хлопот, как у Христа за пазухой, что после всей зимней трепки мне кажется просто сном. Ноги мне лечат физиотерапией и массажем, и мне стало немного легче, так что могу хоть немного бродить, а когда приехала — еле взошла по 5 ступеням в подъезд, выйдя из такси. Пробудем здесь до 25-го мая. Как вы там живете, мои дорогие друзья? Очень хотелось бы знать, что у вас делается и какие у вас планы? Не собирается ли кто из вас в Москву? Мы так рады были бы вас видеть. Черкните кто-нибудь словечко или позвоните после 25-го. До июля предполагаем быть в Москве. Кстати, наш телефон прежний — Д-6-23-69. Но в Москве нельзя же что-нибудь не менять, и теперь придумали букву в номере заменить соответствующей цифрой диска так, что наш телефон теперь звучит 56-23-69. Озабочены мы еще квартирой, верней, 4-м этажом без лифта. Хлопочем о его установке, если откажут, придется менять, а вы и по себе знаете, что это занятие мало подходит для нашего возраста, да еще когда жена без ног, а муж без сердца. Ну, крепко, крепко целую всех вас, мои дорогие Глиночки. Вира шлет вам также самый теплый привет.
Таня
без даты
Дорогие наши Глиночки!
Как положено, прежде всего, поздравляем вас с праздником и от души желаем вам все возможные физические блага, каждому по потребностям.
Очень давно ничего от вас нет, и ничего я о вас не знаю. А очень бы хотелось знать, что у вас делается. Соберитесь с духом и черкните, что к чему.
У нас сейчас не очень-то хорошо. Вира болеет — неладно с сердцем и он уже четвертую неделю лежит — кардиограммы хоть и, как говорят, не очень плохие, а подняться не дают. Он, бедный, совсем извелся и пал духом. Стараюсь его подбадривать, но боюсь, не очень это у меня здорово получается — ноги мои не очень-то меня саму бодрят.
В сентябре мы ездили по Волге от Москвы до Астрахани и обратно на туристском теплоходе и остались очень довольны. К сожалению, я не могла ходить по городам, но зато наслаждалась чудным воздухом и простором, которого теперь на Волге предостаточно. Лишь в Волгограде и Горьком удалось достать такси и посмотреть город. Вира же много ходил и снимал на цветную пленку — 110 слайдов ждут вашего приезда. Может быть, он себе этим и навредил. По возвращении в Москву пошли неприятности. Против наших окон решили возвести 9-ти этажный домик и потому стали рубить деревья, в том числе старые липы. Наши протесты, конечно, ни к чему кроме нервотрепа не привели. Мы надеялись, что сохранится хоть наш дворовый садик, но талантливые строители, потеряв имевшийся на участке водопровод и надумав присоединиться к нашему дому, учинили аварию, затопив наш жилой подвал и оставив весь квартал 2 дня без воды. При авральных работах перекопали все, что можно и уничтожили последний зеленый островок. Так что перед нами нынче гладко и пусто. Затем продолжилась канитель с лифтом, постройка которого была закончена к 1 мая, и он лишь раздражал своим видом. ЖЭК чинил все возможное, чтобы помешать его пуску. Вире снова пришлось хлопотать и нервничать. Наконец на прошлой неделе лифт пустили — это через 7 месяцев.
Все это, конечно, не большие беды, но достаточные, чтобы портить здоровье и нарушать нормальную жизнь.
Главное сейчас, конечно, здоровье Виры, которое меня очень беспокоит. Беречь себя он не умеет, и жить вприглядку не по нем. Вот такие у нас дела.
Напишите, что у вас делается, не собираешься ли ты, Владя, в Москву? Так бы хотелось повидаться. Когда же появится Непейцын? Или кто-нибудь другой его вытесняет?
Жду весточку и крепок вас обоих целую. Ну конечно и Зайца (дочь В.М. — Марианна — М.Г.) тоже поздравляю. Алеша стал уж, наверное, совсем большой, время-то идет…
Ваши Таня и Вира
16 мая 1971 г.
Дорогой Владислав!
Пишу тебе в поезде, еду в Ереван оппонентом по одной диссертации, оттуда на несколько дней в Тбилиси, читать лекции в Груз. Политех. институте. 28-го надеюсь вернуться в Москву.
Я получил огромное удовольствие, читая твоего Непейцына. К сожалению, до отъезда не успел закончить, но, пожалуй, это даже лучше, т.к. предвкушаю продолжение по возвращении. Ты так вжился в эту эпоху, что словно слушаешь очевидца и так ярко пишешь, не мудрствуя лукаво, просто и зрительно. Это большая твоя удача, думаю, что такие впечатления не у меня одного.
Кстати, по своей исторической малограмотности я не знал, что французы пытались прорваться к Петербургу. Ну, будь здоров, привет Марианне Евгеньевне.
Еще раз спасибо за подарок.
Виссарион
25 апреля 1971 г.
Дорогой Владюша!
Очень обрадовала меня сегодня твоя посылка с долгожданным Непейцыным. Поздравляю с новорожденным!
Мне очень нравится, как он издан — хороший переплет и очень красят гравюры, когда открываешь книгу. Перелистывая, заметила исправленные тобой «очепятки», которыми ты, наверное, раздосадован. Конечно, лучше бы их не было, но это ведь лишь незначительная дань нашему торопливому веку. Жаль, что первая часть издана хуже.
Теперь мы с Вирой будем читать и таскать ее друг у друга.
Я надеялась, что в связи с выходом в свет Непейцына, ты приедешь в Москву, и все поджидала тебя, а теперь ты, наверное, не скоро забредёшь к нам…
У нас пока относительно благополучно, правда, с перепадами, т.к. время от времени у Виры бывают обострения, и потому нет ощущения надежности. Все же он собирается в середине мая ехать в Ереван на защиту и в Тбилиси на несколько лекций. Меня это не очень радует, сама чувствую себя неважно, особенно, в такую мокроснежную погоду, какая у нас сейчас. Угнетает ограниченность движения, лишающая свежих впечатлений и превращающая в пассивную зрительницу жизни. Как вы живете, что у вас делается? Ляля, вы приедете летом? Пишите иногда, я так всегда рада вашим весточкам.
Мы с Вирой поздравляем вас с прошедшими и наступающими праздниками, желаем здоровья, дальнейших творческих успехов (иначе выражаться, увы, разучилась!), благополучия и хорошего настроения, Всем вам, дорогие мои Глиночки.
Твоя Таня
1975 г.
Дорогие Марианна Евгеньевна и Владислав Михайлович!
Только что вернулся из Ровно, куда меня послали читать лекции в Укр. институте водного хозяйства по «гидротехничному будивництву», поэтому поздравляю Вас с 1 мая и Днем Победы на Ровенской открытке. Так что «Здоровеньки булы!» Я теперь пишу и говорю преимущественно на украинской мове.
Таня шлет Вам горячий привет. Говорят, что в Ленинграде 9 мая будет праздноваться с большим размахом. Для ленинградцев этот день имеет особое значение. Всего Вам хорошего.
Ваши Т. и В.
19 марта 1976 г.
Дорогие мои Глиночки!
Не хотела я вас впутывать в эти темные квартирные дела, да вот впутала и к тому же как-то ужасно косолапо.
Зная, что ты, Владя, болеешь, не обратилась к тебе за помощью. Как ты и предположил — обратилась к Тамаре. Но из ее ответа поняла, что попала совсем не по адресу. Тогда решила просить Лялю (жена В.М. — Марианна Евгеньевна — М.Г.) передать письмо, а попала на тебя, Владя, и… растерялась. Конечно, если бы ты мог переговорить с тетей Дуней, было бы очень хорошо — тебя-то она хорошо помнит, и ты был бы для нее авторитетом. Но поступайте по своему усмотрению. А теперь «лоция» к моему письму Дуне.
Во-первых, она не знает о смерти Виры. Знает лишь со слов Ирины (дочери Тамары), что Вира болеет и, узнав, сразу стала беспокоиться за меня. Может быть, судьба убережет ее от этого удара. Кроме того, боюсь, что она кому-нибудь в квартире об этом скажет, и тогда ее милые соседи окончательно распояшутся и быстренько упакуют в инвалидный дом.
Насчет прописки полагаю, что её надо по возможности отговорить. Не знаю, что её побуждает идти на это? Может, обещание за ней ухаживать? По рассказам, она действительно больше одна справляться не может. В таких случаях здесь, в Москве, берут к себе, без прописки, студентку из общежития, которая вместо платы обслуживает хозяйку. Но это писать просто, а ей как сделать, когда она не выходит уж год и полуслепая? Кстати, придя к ней, надо сказать, — кто, она настолько плохо видит. Теперь насчет обмена. Как тут советовать и как тут быть — не знаю. С одной стороны Ирина мне говорила, что тётя Дуня ей жаловалась, что ей трудно справляться с уборкой — конечно, комната не по её силам. С другой стороны, с обменом боюсь, что её совсем обкрутят. Кроме того, если об этом прознает второй сосед, Тимофеев, то подымется такая склока, что святых выноси — и Дуню тоже…
И еще вот что. Дуня получает пенсию 45 р., я ей высылаю 15 р., итого 60 р., а комната обходится, наверное, около 12 р., там ведь 36 кв.м. Теперь мои возможности изменились настолько, что я не знаю, сколько времени смогу ей еще высылать эти деньги. А при обмене, думаю, можно ей выговорить 1000 или 2000, кот. дадут ей возможность относительно сносной жизни — ей, наверное, не так много осталось. Ну, как тут советовать? Пусть решает сама, только надо ей все объяснить. Может о моих деньгах как-нибудь вскользь сказать, что Вира, наверное, уйдёт на пенсию и будет меньше зарабатывать. А то и вообще не упоминать об этом, поскольку я еще пока могу ей слать.
Ну, вот, кажется, всё. Простите, дорогие друзья, за всю эту историю. Письмо… (неразборчиво — М.Г.) прилагаю, чтоб вы имели о нём представление, верней, о его предложениях. Я ответила, что благодарю за подробные сведения о Дуне и что я сама или кто-нибудь другой приедет в апреле-мае и с ним переговорит. Этим кто-то, за отсутствием выбора, придется быть Ирине. Насколько она с этим делом справится — уж не знаю, как уж выйдет. Ну, что я могу сделать из другого города, не зная ни людей, ни обстановки, да и не видав самой Дуни больше 10 лет?!
Ну, а теперь о другом. Этой заботы мне как раз не хватало!
О всём случившемся ужасе (видимо, имеется в виду смерть Виссариона Сардионовича — М.Г.) вы знаете, я Ляле всё, верней, почти всё, рассказала. Больше сейчас говорить об этом не могу.
Ляля, наверно, говорила, что я была занята заканчиваем книги Виры. Мы её закончили, в срок сдали в издательство и я надеюсь, что она увидит свет в начале 1977 года.
Затем начались пенсионные мытарства. Институт хочет мне выхлопотать персональную пенсию, и для этого надо было перейти с моей пенсии на пенсию «по мужу». Денежно это выражается с 51 р. на 60 р., но важна персональная, кот. даёт ряд льгот, особенно, нужных мне для оплаты квартиры. Для этого 9-рублевого перехода нужна была справка из ЖЭка, что я находилась на иждивении Виры. Эту справку получить оказалось невозможно: коли ты пенсионерка, то ты не иждивенка, а что я получала 50, а Вира 500 в ЖЭКовские мозги не укладывалось. Перебывали в 6 юридических консультациях, в суде — ответ неопределённый, могут не дать, суд может и не присудить. И только потому, что случайно натолкнулись на февральский номер журнала «Человек и закон», в котором оказалось разъяснение закона об иждивенцах при назначении пенсии, удалось с книгой в руках вырвать нужную справку. Ушло на это сложнейшее дело 3½ месяца! Теперь начинаются хлопоты о «персональности», на это, говорят, полагается 4-5 месяцев.
О себе самой не хочу, да и нечего писать.
Жизнь кончена, осталось пустое, ненужное и мучительное существование.
Вирины «кафедралы», как он их называл, очень ко мне внимательны и заботливы. 6-го февраля, в день рождения Виры, они устроили в институте заседание кафедры, а оттуда все — 16 человек — пришли и провели со мной вечер. Очень мне во всем помогал и помогает сын Вириного сослуживца еще по РИОНГЭСУ — первой кавказской стройки. Мы его знали мальчиком, потом он жил в Ленинграде, и я его водила по Эрмитажу, а затем Вира был оппонентом его докторской диссертации. Спасибо им всем, не знаю, что бы было со мной без них.
Ну, вот и всё, наконец. В жизни никогда столько не писала за один присест!
Крепко, крепко вас целую, мои дорогие друзья.
Ваша Таня
P.S. На всякий случай сохрани письмо (неразборчиво — М.Г.) у себя.
У Дуни нет никого близких. Брат её умер в прошлом году, также как жившая над нами очень милая женщина, которая провела с Дуней блокаду, помогала ей и навещала. Она же писала за неё письма и читала их ей, поскольку Дуня не видит. Поэтому и моя с ней переписка прервалась, и я знаю о ней только по рассказам людей, которых прошу её навещать. Тамара почему-то и от этого тяжёлого дела отклонилась
Ну ладно, всё.
Таня.
Пожалуйста, объясни Дуне, чтобы она всё решила к приезду Ирины, та будет спешить в командировке.
Тезисы одного из монологов В.М.: Заметь, что, начиная с 1917-го, у нас постоянный кризис с жильем. Но это не только от бедности. Это один из способов держать население в постоянном состоянии вражды и зависти одного отдельного человека, к другому отдельному человеку — а, значит, в таком состоянии, когда оно не способно объединиться, чтобы стать обществом. Лучший способ обуздать — это не дать сплотиться… Бедность и бацилла вражды, но именно вражды бытовой, направленной на ближайшего соседа. Хрущев — по его деятельности в конце 1930-х — абсолютный мерзавец, но именно интеллигенция готова многое ему простить, потому что это в его правление пришла надежда на отдельную квартирку, хотя бы в старости…
Ю.Б.Шмаров (Москва) — В.М.Глинке
Юрий Борисович Шмаров (1898-1989), московский историк, исследователь генеалогии дворянских родов, специалист по истории усадеб, в 1930-х годах подвергался репрессиям.
12 марта 1961 г. Москва.
Многоуважаемый Владислав Михайлович!
Несколько лет тому назад, когда вышла Ваша книга о Серякове, я обратился к Вам с просьбой сообщить мне источники о декабристе А.М.Булатове, которыми вы пользовались. На мое письмо Вы мне очень любезно ответили, почему я позволяю себе вновь обратиться к Вам со следующей просьбой:
Был такой художник Павел Дмитриевич Шмаров, мой однофамилец, а, может быть, и дальний родственник. Он окончил Академию художеств, был учеником Репина, и в 1916 г. получил звание академика. В 1922 г. он эмигрировал. Он был очень дружен с семьей Бенуа, в доме которого постоянно бывал. Перед своим отъездом за границу он оставил А.Н.Бенуа запечатанный пакет со своими личными документами на сохранение, т.к. очевидно не думал, что он более в Россию никогда не вернется. Потом за границу уехал и А.Н.Бенуа, а пакет остался в их семье, которая, как Вам известно, была очень многочисленной. Прошло много лет, и вот год тому назад от родственников Бенуа, ко мне в руки попал этот опечатанный пакет, в котором оказались его дневники, рисунки и другие документы. Ознакомившись с содержанием дневников, я очень заинтересовался этим художником, как со стороны его биографической, так и художественной. И имея в руках такой материал о нем, решил пока для себя написать монографию о его творчестве. Из его дневников мне удалось установить перечень его работ, примерно до 50 вещей. Вращался он в высшем Петербургском обществе, и был близок к Ленинградскому балету (видимо, к «петербургскому» — М.Г.), в войну 1914—1918 гг. он работал в «Новом времени» у Суворина, в качестве военного корреспондента, и его рисунки с фронта опубликованы в иллюстрированном приложении к «Новому времени». Работал он в журнале «Лукоморье» (имеется ряд его обложек). Несколько его работ воспроизведены в «Столице и Усадьбе». Художник он был очень крупный, но, поскольку оказался эмигрантом, у нас он естественно забыт, и о нем ничего неизвестно. Он писал в основном портреты. Из его дневников я узнал, что им был нарисован большой портрет балерины Анны Павловой, портрет балерины Муромцевой, артистки Вадимовой и ряд других, портрет Ф.Ф.Юсупова старшего, с семьей которого он очень был близок, портреты гр. Сувориных, генер. Куропаткина, кн. Эристовой, портрет Юрия Голяева (театральн. критика). Гр. Крейц, Стоянова, Глаголева, гр. Мусиной-Пушкиной и ряд других. По перечню портретов Вы можете судить, какова была его клиентура и его отъезд за границу был, очевидно, закономерен. Он являлся участником многочисленных выставок в СПб., неоднократно бывал за границей до 1922 — в Париже, Лондоне, Италии (Рим), Испании, где он был вместе с Кустодиевым. О его жизни за границей мне ничего не известно. Помимо портретов и других вещей им были исполнены 2 больших полотна: «Бородино», «Ополченье 1812 г.».
Последние две картины представляют особый интерес, т.к. в розыске и приобретении их особенно заинтересована «Бородинская панорама» в Москве, в которой я состою консультантом и членом закупочной комиссии.
Когда я рассказал им о его этих двух картинах, они страстно заинтересовались, и хотели их бы разыскать. Где они, эти вещи? Поскольку это были большие полотна, очевидно, они в их время писались по заказу нечастных лиц и не исключена возможность, что они где-нибудь лежат в фондах какого-либо из музеев в Ленинграде.
Сейчас я всецело занят работой об этом художнике и начал, естественно, с Москвы: в Третьяковке, Историческом музее его работ нет, в Бахрушенском музее обнаружил 5 его театральных рисунков, в Ленинской библиотеке проверил все каталоги выставок с 1899 г. (года выпуска его из академии художеств) по 1922 г. (год отъезда). Проверил все, что удалось узнать о нем по журналам и газетам в Ленинской библиотеке и на этом все мои розыски о нем по Москве окончились. Естественно, теперь надо перенести розыски в Ленинград. В связи с этим у меня к Вам большая просьба помочь мне Вашим советом, где искать в Ленинграде (я имел в виду к кому обращать мои письма персонально и в какие учреждения и музеи и особенно прошу Вас помочь мне советом в розыске «Бородина» и «Ополченья 1812»).
Если для этого нужны будут письма от Бородинской панорамы, то они, конечно, будут написаны за «генеральской» подписью.
Письмо это к Вам послал с оказией с Михаилом Николаевичем Картесковым, который является моим очень хорошим знакомым, который Вам сам его доставит.
Заранее приношу Вам свою благодарность.
Уважающий Вас Ю.Б.Шмаров
без даты
Дорогой Владислав Михайлович!
С опозданием отвечаю на Ваше письмо от 28.IX, т.к. 2/X я уезжал к брату в Тамбов и только 16/X вернулся в Москву. Держу в руках Вашу книжку «Галерея 12го года». Книжка издана хорошо, но иллюстрации чересчур красные, не научились у нас их делать по-настоящему. Сегодня позвонил по телефону Андрею Валентиновичу (А.В.Помарнацкому — М.Г.), он мне сообщил, что ему издательство обещало 20 экземпляров и если его не обманут, обещал мне прислать 1 экземпляр.
В Москве эту книгу даже при моих связях, достать невозможно, как и 2 других выпуска 1) Воспоминаний Лерм. и 2) Пушкина в воспоминаниях современников. Такого рода книги прилавка не видят и расходятся из-под прилавка по рукам.
Насколько успешно двигается Ваша работа по книге о формах Русской армии? Если Вам удастся закончить и выпустить ее в свет, это будет огромный вклад в историю Русской Императорской армии.
Желаю Вам успеха, в Вашей замечательной работе…
РУССКИЙ ВОЕННЫЙ КОСТЮМ…
Оборвем письмо Ю.Б.Шмарова на этой строке, чтобы сказать несколько слов о судьбе книги, которой тот интересуется …
Но сначала перелистаем несколько страниц назад, чтобы снова посмотреть письмо, отправленное 20/II/67 года Т.Н.Эристовой, давней сослуживицей В.М.Глинки по Эрмитажу. О чем же пишет из Москвы в Ленинград эта обремененная недугами и нагруженная бытом старая женщина, которая, к слову сказать, уже почти два десятка лет, как не работает в Эрмитаже? А пишет она, что вот, мол, какая радостная неожиданность — на их с мужем горизонте появился паренек-электромонтер, задумавший составить справочник картин и гравюр русских художников… Давай-ка, Владя, поможем ему вместе! Но адресат письма также уже старый и не очень здоровый человек. К тому же он завален работой поверх головы — одну повесть пишет, для другой в это же время собирает материал, одновременно консультируя музейщиков, режиссеров-постановщиков, художников... Есть у него время заниматься проблемами решившего коллекционировать открытки какого-то электромонтера, которого, добавим, никогда не видел? Но почему-то, тем не менее, Татьяна Николаевна Эристова пишет об этом парне именно Владиславу Михайловичу Глинке…
А пишет, потому что знает — если кому-то такой монтер и не безразличен — так это именно Владиславу Михайловичу…
Сосчитать бы когда-нибудь, скольким людям он помог своими советами, подбодрил, направил, проконсультировал, при этом совершенно бескорыстно… Сколько сотен людей — и специалистов, и дилетантов получали на свои письма с вопросами, его письма с подробнейшими ответами… Все, кто помнит его, помнят и то, что, увидев человека, желающего только ещё сделать шажок в сторону интереса к истории или искусству, В.М. словно молодел… А людей, которых интересовал русский XIX век, особенно 1812 год, декабристы, время реформ высоко чтимого им Александра II — он отличал особо. Независимо от возраста, пола, высоты или скромности служебной ступеньки, — это были те люди, для помощи и содействия которым он не жалел ничего.
Тем ощутимей, если не сказать, страшней был для него тот удар, который он получил оттуда, откуда, казалось, менее всего мог бы его ожидать...
В течение многих лет дядя готовил книгу об эволюции русской военной формы, ту самую книгу, вопрос о которой задает ему в письме Ю.Б.Шмаров. Еще с довоенных времен В.М. консультировал постановки фильмов и спектаклей на исторические темы, а венцом этого фронта работ было его сотрудничество со съемочной группой «Войны и мира». И уж так, как он, знать проблемы режиссеров, костюмеров, художников, да и самих музейщиков, когда те сталкиваются с необходимостью воссоздания правдоподобного вида тех или иных предметов экипировки прошлых времен: мундиров, шляп, сапог, сочетаний наград — наверно, мало, кто знал. Но книг, альбомов, руководств по этому кругу вопросов в те поры практически не было. Почти все, что могло сойти за такого рода пособия (А.В.Висковатов, В.К.Шенк, С.И.Соваж, Н.Г.Невский), выпускалось еще до 1917 года и давно уже стало библиографической редкостью. К тому же над «мундироведением», как мы условно назовем эту сферу знаний, долгие годы висел если не идеологический запрет, то, во всяком случае, холодный туман. Так что когда, наконец, туман этот стал понемногу рассеиваться, и Владислав Михайлович получил от издательства договор на большой альбом о русских военных формах, то мысли об этой работе, как можно было понять, захватили все его воображение.
«Книга по истории обмундирования русской армии в 1700-1917 гг., — писал В.М. в заявке издательству в январе 1974 года, — должна представлять собой не только красивый альбом с цветными фотографиями ярких мундиров, блестящих киверов, сверкающих эполет и других принадлежностей военного костюма, но также обязательно должна явиться строго научным пособием (…). Во вступительной статье должны быть описаны основные смены покроя военной одежды, происходившие в среднем каждые полстолетия, связанные, с одной стороны, с изменением гражданского платья, а с другой стороны, с деловой спецификой военной службы… (…) Попутно с этим должны даваться очерки возникновения, развития и уничтожения отдельных видов войск, разъяснено их тактическое значение и связанные с этим особенности присвоенного только им обмундирования и вооружения (таковы драгуны, гренадеры, кирасиры, егеря, гусары, конно-артиллеристы, уланы, саперы, конно-пионеры, казаки и др.). В этот рассказ должны быть введены сообщения о появлении и видоизменениях не только различных типов мундиров, брюк и головных уборов, но также обязательных причесок, стрижки усов и бород, верхней одежды, разнообразных видов обуви, эполет и погон, поясных шарфов, шейных знаков, лядунок, этишкетов, ташек и других деталей формы.(…) Необходимо также сообщить самые краткие данные о всех русских орденах и нагрудных медалях, об основных типах холодного и огнестрельного оружия и о главных рисунках знамен и штандартов (…) Кроме съемок с подлинных предметов обмундирования и вооружения, орденов и знамен, значительное место в иллюстративной части издания, (не менее 100 таблиц из 300) должны занять, я думаю, воспроизведения живописных и акварельных портретов, гравюр и литографий, а для конца XIX- нач. XX вв. и фотографии. Без этого невозможно зафиксировать изменения «модных» в разное время ширины плеч, высоты талии, покроя рукавов, брюк и т.п., и представить себе, как выглядели люди, одетые в показанные в альбоме костюмы…
Полагаю, что все материалы (за малыми исключениями) можно почерпнуть в коллекциях Эрмитажа, что много облегчит их съемку…»
Издание планировалось по тем временам роскошное. При всем том, что «романы для юношества», как называл дядя свои беллетристические книги, в 1970-х уже выходили в «Детской литературе» повторными изданиями, ясно, что отнюдь не они, а именно книга о русской военной форме должна была стать тем, что подводило профессиональный итог главного труда его жизни, труда учёного, работавшего в замечательном музее. Готовил он эту книгу воодушевленно.
И вот текст был вчерне почти готов, и в издательстве по составленному дядей списку был собран комплект цветных слайдов, необходимых для репродуцирования картин и гравюр из музеев и галерей, хранители которых, в большинстве давние знакомцы дяди, более чем кто-либо, ожидая эту книгу, были рады оказать дяде всяческое содействие. Имена этих людей с благодарностью хочу здесь назвать: это Б.И.Асварищ, В.Н.Березина, И.Г.Котельникова, А.Г.Побединская, Г.А.Принцева, Е.П.Ренне — из Эрмитажа; Б.А.Косолапов, Л.П.Рыбакова, Ю.В.Смирнов — из Русского музея; А.М.Кучумов, Э.Д.Нестерова, Н.И.Стадинчук — из дворца-музея в Павловске.
Чтобы начать делать макет книги, оставалось лишь то, что дядя оставил напоследок, считая это наиболее простым и лёгким — сфотографировать необходимые по тексту сами предметы военной формы в изобилии хранившиеся в Русском отделе Эрмитажа. Это были мундиры, каски, кивера, ташки, аксельбанты, патронные сумки…
Но именно тут он и получил отказ. Формально В.М. уже давно не работал в Эрмитаже, и сотрудница, заведовавшая хранением этих предметов, ничего фотографировать не разрешила.
Внутренние причины этого отказа мне неизвестны, могу лишь гадать… Наиболее вероятной причиной мне кажется обида. Но на что? Возможно, когда-то раньше дядя сам произнёс что-либо такое, что можно быть понять, как обещание соавторства. Это могла быть реплика, брошенная между делом, превратно понятый комплимент, не очень чёткий ответ на вопрос, которому сам он не придал значения… Но желаемое так легко принимается за действительное… И разве с каждым из нас такое не случалось многократно? А потом, и так тоже вполне могло быть, Владислав Михайлович начисто забыл то, что говорил и, как казалось, обещал… Это на связанное с историей, XIX-м веком, деталями военной формы память у дяди была феноменальная, а вот память бытовая, обиходная — да, как у всех… Мне ли, его родственнику, этого не знать!
Но, так или иначе, а хранительница мундиров и киверов фотографировать их не разрешила. Впрочем, возникший конфликт, вероятно, мог тогда разрешиться тут же. Дяде надо было лишь снять трубку и позвонить Борису Борисовичу Пиотровскому. Думаю, что ничего объяснять здесь было бы и не нужно.
Однако некоторые поступки были для В.М. невозможны. Жаловаться? Да еще на сотрудницу того отдела, где он столько лет проработал? В.М. такого не мог.
Но в те дни, казалось, он как-то сразу и резко постарел.
И книга о русском военном костюме залегла. Она так и не вышла при жизни Владислава Михайловича. Вышла она лишь через пять лет после его смерти, и только благодаря активной и чрезвычайно значительной помощи в ее издании Юры Вилинбахова, ученика дяди. Он тогда еще не был заместителем директора Эрмитажа, но, к счастью, сотрудник Музея А.В.Суворова Г.Э.Введенский — особая ему благодарность — в память о В.М. помог Юре отснять в своем музее материал, подобный тому, который не дали Владиславу Михайловичу снять в родном ему Русском отделе Эрмитажа.
Однако изнурительная ухабистость долгой издательской судьбы не могла пройти для книги бесследно. Готовя текст на предварительной стадии, дядя не располагал высококачественными цветными репродукциями иллюстраций, а пользовался лишь чёрно-белыми фотографиями, зачастую при этом даже не настолько крупными, чтобы на них были отчетливо различимы все детали картины. К примеру, в одном случае такой деталью оказалась неразличимая на снимке подпись автора картины, в другом — на две трети скрытая под орденской лентой медаль, в третьем — краешек цветного канта, слившийся при чёрно-белом изображении с мундиром. Вероятно, на стадии изготовления издательского макета дядя сам бы обнаружил эти неточности, но макет готовили уже без него… И когда через несколько лет в издательстве вернулись к давно прерванной работе, перепроверять подписи под иллюстрациями, составленные ранее, Юре Вилинбахову даже не пришло в голову. Владислав Михайлович был для Юры учителем, непререкаемым авторитетом…
Однако книг, в которых бы не было никакой задоринки — это знают и авторы, и издатели — не бывает. Что же касается работы в целом, то Юра Вилинбахов, вообще говоря, книгу и дописывал, и существенно дополнял. Так что, если говорить о соавторе, вот кто им в действительности был. Как обладатель (по завещанию) авторских прав на написанное Владиславом Михайловичем, я предлагал Юре, чтобы он поставил на обложке и своё имя, это было бы только справедливым, но Юра категорически отказался.
Книга «Русский военный костюм XVIII—начала XX века» (Изд-во «Художник РСФСР», 1988), напечатанная в Эрфурте тиражом в 30.000 экземпляров, тогда быстро разошлась по профессионалам и любителям.
Автор этих строк, конечно, не столь наивен, чтобы считать, будто более раннее появление такой книги могло на что-то существенно повлиять. К примеру, в частности, на постепенное воцарение в наших вооруженных силах, начиная с 1960-1970-х годов, того стиля и силуэта военного костюма, некоторые детали которого невольно вызывают ассоциации с военными модами Третьего рейха, африканских и латиноамериканских хунт.
Тех, от кого в течение трех прошедших десятилетий зависело, во что будет одета наша огромная армия, совершенно не интересовало, что думают по этому поводу авторитетные историки, знатоки традиций и, в частности, профессионалы в «мундироведении», для которых изучение трансформаций военной формы являлось специальностью. И потому, повторю, книга В.М., каким бы прекрасным иллюстративным материалом ни была она снабжена — выйди она восемью годами раньше или десятью позже, — ничего бы, конечно, не изменила.
Но незамеченной она не осталась.
Как-то не очень давно мне случилось увидеть экземпляр этой книги в букинистическом отделе. Уж что-что, а книжный вал на любую тему сейчас просто не пересмотреть. Но дядина книга — на суперобложке усталый сидящий солдат — была поставлена бережно, и чтобы не захватали руками, за спиной продавца. Цена ее была сравнима с ценой хорошего компьютера. Впрочем, может быть, мне просто померещился лишний ноль…
Ирена Колошинска (Варшава) и В.М.Глинка
15 декабря 1962 г. Варшава.
Глубокоуважаемый Владислав Михайлович!
Я пользуюсь Вашим разрешением обращаться к Вам по интересующим нас вопросам, касающимся, главным образом, находящихся в Национальном музее в Варшаве портретов.
Прежде всего, относительно фотографий, которые я у Вас оставила, сообщаю цвета мундиров:
Александр I одет в темно-зеленый мундир с темно-синим воротником, лента голубая (эта подробность впрочем, лишняя).
Павел I одет в зеленый мундир с красным воротником, лента голубая.
Еще один для нас интересный вопрос, если это Вас не затруднит. В музее сохраняется портрет (фотографию прилагаю), который считался портретом Петра I, неизвестного художника. Личность Петра в этом портрете возбуждала некоторые сомнения, так как он не похож ни на одно из известных его изображений.
Недавно гостил у нас чешский искусствовед (Edward Szafarik), который этим портретом очень заинтересовался. По его словам у него есть доказательства в виде гравюр и медалей, снимки которых он обещал прислать, что это именно Петр I, работа Купецкого, который писал Петра I во время его пребывания в Карлсбаде, в монографии этого художника: Dvorak Frantisek. “Kupecky der grosse Porhatmaler des Barocks”. Praga, 1956, воспроизведен только один портрет Петра I (tab. 47), который также воспроизведен в Большой Советской энциклопедии. Т. 24 с. 66 — иной, исполненный в типе портретов Петра I, во всяком случае не отличается от них так резко: как настоящий. Я была бы Вам очень благодарна, если бы Вы были так добры и могли высказать по этому вопросу Ваше мнение, Простите, что Вас беспокою, но Ваши указания будут для меня очень ценны.
Уважающая Вас
Ирена Колошинска
без даты
Глубокоуважаемая пани Ирена!
Недавно одна из моих товарок по работе в Отделе Русской культуры Эрмитажа И.Н.Уханова, побывавшая осенью 1978 г. в Варшаве, передала мне для определения фотографию с портретной миниатюры, хранящейся в Вашем музее и считающейся изображением семьи Голицыных. Увидев это фото, я испытал чувство крайней неловкости, вспомнив, что уже много лет назад Вы обращались ко мне с той же просьбой. Прошу Вас принять мои самые искренние извинения и сообщаю найденные сведения как Вам, так одновременно и И.Н.Ухановой для пересылке Вашей коллеге Х.Красовской.
Родословная многочисленной семьи князей Голицыных довольно подробно разработана еще в середине XIX века кн. П.В.Долгоруким в 1 томе его «Российской родословной книги» и затем значительно дополнена работой кн. Н.Н.Голицына, вышедшей отдельным изданием в СПб. в 1892 г.
Если исходить из уверенности, что на миниатюре собрания Вашего музея изображен один из Голицыных, то скорее всего это генерал-лейтенант князь Борис Владимирович, родившийся в 1769 г. и умерший от ран в Вильне в начале 1613 г. Помимо того, что портреты других генералов этого времени из семьи князей Голицыных известны, такое предположение подтверждается возрастом изображенного, его прической, которая относится к 1806-10гг., деталями его мундира, введенного для русских генералов в 1808 году и измененного в 1814 году, так же как прическами и туалетами всех трех дам, изображенных на портрете.
Борис Владимирович Голицын был старшим сыном известной своим влиянием в Петербругском высшем свете и при дворе княгини Натальи Петровны Голицыной, описанной Пушкиным под видом «Пиковой дамы» — Venus Moscovite. Вместе со своим братом Дмитрием (также боевым генералом и позже долголетним генерал-губернатором Москвы) князь Борис обучался в Страсбургском университете и в молодые годы, в конце царствования Екатерины II, был первым «светским львом» Петербурга, законодателем мод, прославленным франтом и лучшим танцором, носившем прозвище “Boris-Vestris”*. Зная смолоду французский язык лучше русского, Б.В.Голицын печатал свои отличные, по отзывам современников, стихи в «Mercur de Fronge», а позже переводил на русский язык Гольдсмита и Ларошфуко. В его доме в Москве перед войной 1812-го года профессор Мерзляков читал публичные лекции по русской словесности, собиравшие многочисленную аудиторию литераторов и аристократов.
Биографические данные о Б.В.Голицыне, рассеянные по многим изданиям, сообщают, между прочим, что он умер не женатым, и это первоначально сбивало меня с толку, ибо перед нами явно семейная группа. Но одна мемуаристка пишет следующее: «Князь Борис Владимирович женат не был, он умер вскорости после французов и оставил двух дочерей, носивших фамилию Зеленских. Княгиня Татьяна Васильевна по своей доброте взяла этих сироток к себе… впоследствии хорошо выдала замуж, но от старой княгини о существовании их скрыли»… Упомянутая Татьяна Васильевна — жена князя Дмитрия Владимировича.
Обратите внимание на польскую фамилию девушек. М.б. такова была фамилия матери? Не польского ли она происхождения? В доступной мне сейчас литературе ничего о ней найти не удалось. М.б. Вы что-то разыщете в польских источниках? М.б. и Вильно не случайно?
С уважением
В.Глинка
Один молодой человек, занимавшийся историей, несколько лет писал дяде восторженные и почтительные письма из Риги и даже со временем стал называть его в письмах «отцом» (прочтя такое, дядя, зажмурившись, вертел головой). Наезжая в Ленинград, молодой человек привозил дяде книжки, которые дарил с надписями — также чрезвычайно почтительными. Одна из них «С.-Петербург. Путеводитель по столице 1903 года» сохранилась до сих пор. Большая часть штампов библиотеки Госплана СССР на ней вырезаны или замазаны. Кончилось тем, что уже после смерти дяди впущенный вдовой дяди на день-другой пожить, молодой человек увез с собой серебряные вилки. Вероятно, на память. Рига теперь заграница.
Н.А.Голенищева-Кутузова (Старая Русса) — В.М.Глинке
21 октября 1963 г.
Многоуважаемый Владислав Михайлович.
Простите меня за мою нескромность, не будучи с Вами знакома (я знала Вашего папу, у которого я лечилась), я обращаюсь к Вам с просьбой помочь мне выяснить следующее (я слышала о Вашей литературной работе над военной эпопеей 1812 г.).
Мой прадед (жил в 17-м столетии) и дед — отец моего отца — потомственные дворяне Голенищевы-Кутузовы были помещиками Новгородской губернии, Демянского уезда. В Новгородском архиве есть родословное дерево на прадеда, деда и моего отца и имена детей. Родословная начинается с прадеда Ивана Г.-Кутузова (отчество не помню) дед Дмитрий Иванович и отец мой Александр Дмитриевич.
В семье моего отца считали, что род Голен.-Кутузовых идет от М.И.Кутузова, но отец говорил, что у него было пять дочерей и род пошел по женской линии. Слышала я от отца, что родословная Кутузовых находилась тогда в Петербур. и в Капитуле орденов.
Тогда я не вдавалась в подробности и не интересовалась этим вопросом, т. к. была подростком при жизни отца.Мне очень хочется знать, может ли быть, чтобы род Кутузовых был двойной, т. е. мои прадед, дед и отец были только однофамильцами с М.И.Кутузовым, не было ли у М.И. или у его отца братьев?
Ведь со смертью М.И. род Кутузовых или, вернее, фамилия Голен.-Кутузовых не должна была существовать. А в то же время я знаю, что Арсений Аркадьевич Г-Кутузов приходился родственником М.И.
Если Вас не очень затруднит мне ответить, — я была бы Вам очень признательна.
Мой адрес: г. Старая Русса, Волховский пер. 2,
Анне Александровне Голенищевой-Кутузовой
Уваж. Вас…
П.Е.Иванова (Великие Луки) — В.М.Глинке
Ленинград, Д — 65, Дворцовая пл.(?), 32 кв.18
В.М.Глинке.
Многоуважаемый товарищ!
Прежде всего извините за задержку ответа на Ваше письмо, полученное, примерно, три недели тому назад.
Вчера, в воскресенье, 6 сентября, мы с П.Е.Ивановой специально выехали к мосту через р. Ловать, побывали в деревне Стуканы (на берегу Ловати) и на усадьбе Непейцына, в д. Ступино. Произвели нужные промеры реки (рулеткой), беседовали с жителями. Вот теперь отвечаем на Ваши вопросы:
1. Ступино — бывшая усадьба Непейцына сохранилась не только в названии. Видны следы старой барской усадьбы (напротив остатки сада). На территории усадьбы в данное время сенокосная площадь. Жильцов здесь нет: они переселились в центр колхоза имени Володарского. А центр этот расположен в селении Полибино (бывшая усадьба Ковалевских).
Кстати, под Великими Луками есть и другое имение Ступино, в 18 км от Великих Лук по направлению к Ленинграду (см. карту). Постараемся узнать: нет ли связи между двумя усадьбами Ступино.
2. Мост через реку Ловать — железобетонный, построен в 1958 г. (до этого был деревянный). Длина моста — 100 метров, высота над уровнем Ловати — 11 метров. Глубина реки в районе моста от 70 см до 1 м 10 см, ниже моста есть очень глубокие места, так называемая «яма» до 5 м глубины. Ширина Ловати в районе нашего измерения — 48 метров.
3. Рельеф местности: холмистый. В деревне Токолово высота холма достигает 30 метров. В д. Стуканы (в одном км от моста) сохранились следы наполеоновских флеший (земляные укрепления).
Растительность по берегам Ловати — смешанный кустарник (лозняк, ольха, береза, ели и т.д.).
Растительность в реке: осока, ситняк (наподобие камыша), бобовник (лужевник) и др.
4. Правый береги Ловати гораздо выше левого, т.е. берег, расположенный на русской стороне в районе д. Стуканы — 22 метра, а берег противоволожный (бывшая польская территория) почти пологий. Там и сейчас сенокосная площадь совхоза Пореченский Великолукского района.
6. Дорога от Великих Лук до Ступино — шоссейная, проходит по рельефной местности.
Вот и все ответы на Ваши вопросы.
Дополнительно сообщаем, что погода в Великих Луках хорошая, 18 — 20 градусов тепла, на базаре много яблок ценою 10-25 копеек кг. Город растет и хорошеет, готовится к 800-летию. Приезжайте к нам! При возможности присылайте в наш музей материалы, связанные с историей Великих Лук, будем очень Вам благодарны.
Желаем Вам всего хорошего. С приветом:
П.Е.Иванова (сотрудник архива, член совета музея)
В. Малахов (сотрудник музея)
г. Великие Луки, 7 сентября 1964 г.
Татьяна Сухомлина — В.М.Глинке
Татьяна Ивановна Лещенко-Сухомлина, (1903–1998) — известная исполнительница русских романсов и переводчица произведений Уилки Коллинза и Жоржа Сименона. Автор книги воспоминаний «Долгое будущее», Сов. Писатель, 1991
22 сентября 1968 г.
Дорогой Владислав Михайлович,
Кутюрьма московской жизни меня совершенно заморочила: работать времени нет, а потому досада берет! Тоскую ужасно по Растрелли, по Петербургу, по работе, которую остановила на всем скаку — а до финиша еще далеко. Но посмотрим. Позавчера в Архангельском театре Гонзаго слушала «Орфей» Евстигнея Фомина (18—19 век) в исполнении оркестра и хора под управлением А. Юрлова. Замечательно! И какой театр! Ждали начальства, однако оно, конечно, не появилось — целый час ждали, прямо как во время оно.
Юсуповы с Шереметевыми теперь переженились, никого талантливых среди них пока не обозначилось. Мне подробно рассказали их знакомые.
Умоляю, пришлите Варфоломея Варфоломеевича. Это серьезно.
Бюджет Шереметевых одолжите месяца на два. Можно? Если нельзя — напишите, я попробую изо всех сил добыть здесь. Я, может быть, и скорее гораздо верну.
Сердечный Вам привет, дорогой Владислав Михайлович. На днях вспоминали Вас у моих друзей Марьямовых. Он опять болел — теперь поправляется, но медленно.
Татьяна Сухомлина
«Сельскую молодежь» оставьте у себя, посылаю Вам «Прометей» на прочтение — это мой экземпляр, так что, верните.
4 октября 1968 г.
Дорогой Владислав Михайлович,
Сердечно благодарю Вас за фотографию и бюджет. Очень! На портрете он, кончено, лучше — снят он немножко снизу, от этого тяжеловат подбородок — но, господи, и такой он мне в радость!
У меня о нем книга А. Матвеева, но это не то, что надо бы. Вот кабы Вы о нем написали! Ведь о нем почти ничего нет. Где он умер? И когда?
Но как можно писать, что он был «обрусевшим», или еще лучше я где-то недавно прочитала: «русский архитектор Р.». Какая неправда. И зачем?
Пока что я еще не садилась за работу, что меня угнетает.
В Ленинград приеду в декабре. Надо посмотреть Эрмитаж зимой.
Еще раз от души благодарю — Татьяна Сухомлина
14 октября 1968 г.
Дорогой Владислав Михайлович,
Как Вы можете не писать о Растрелли! Вы должны это сделать. Прошу Вас со всей убедительностью. Отложите все — Растрелли важнее. У него трагическая судьба. И как ни парадоксально — отнюдь не цари, а советская власть, хоть не в полной мере, но все же позаботилась сохранить и восстановить его творения. И тут же — как и водится у нас — нелепость горчайшая: позабыто-позаброшено то, что после Зимнего дворца-Эрмитажа является самым драгоценным украшением города — Смольный монастырь. Я поехала туда в бледный день этим летом, впервые увидела и обомлела. Вдруг такое веселье, прелесть, роскошь — Растреллиевский монастырь. Вы представьте себе его на берегу Невы, в тенистом парке в том виде, в каком подобает ему быть, и чтоб и в соборе все поставили на место — ведь это же диво-дивное (куда там даже Версаль, не говоря уж о мрачном некрасивом — но, ох, внушительном Эскориале. Я там была). Это же Валюта! Ловите ваших чиновников — бухгалтеров на эту удочку «валюта». Ужасно, что гибнет такая красота… Ведь её ещё можно спасти! Мне это не дает покоя, Владислав Михайлович. Я очень страдаю за Растрелли. И за нас, идиотов. Собираюсь в Митаву посмотреть на дворец Бирона. Возможно, там и окончил свой путь В. Р. Написала одному историку в Латвии, может быть, разузнает. И в Париж написала — пусть попытаются узнать, учился ли там Растрелли. Ведь он совсем мальчиком приехал с отцом в Россию — где же он постиг зодчество?
Глубокоуважаемый Владислав Михайлович, напишите о Растрелли. Кому, как не Вам?! Я воочию столкнулась теперь с тем, как мало у нас книг о нем. До удивления. Если хоть чем-то смогу быть полезной в этом направлении — буду счастлива. Вот как близко от гитары Батова до Растрелли-сына. А дочь его? Как и что? Владислав Михайлович, пишите о Растрелли. Он сам этого хочет. Велел передать.
С сердечным приветом —
Татьяна Сухомлина
23 октября 1968 г.
Дорогой Владислав Михайлович,
«Прометей» получила. «Бюджет Ш.» (Шереметевых), если позволите, верну в ноябре.
Простите, что беспокою Вас вопросами и т.д. Обещаю, что в последний раз. Но мне надо знать, почему считается, что это портрет В.В.? Художник неизвестен, а каким образом известно, что персонаж на портрете это именно В.В.? И какие это годы?
У меня есть фотография портрета Ротари. На нем ВВ не только старше, но и другого нрава. Гм…
Заранее благодарю Вас — Татьяна Сухомлина
11 декабря 1969 г.
Дорогой Владислав Михайлович, мне хочется подарить Эрмитажу (на выставку Русского быта) мою драгоценную гитару, которую, по словам экспертов Б.В.Доброхотова, К.И. Егорова и Л.А.Горшкова, делал Ив. Батов. Она очень красива, редкой работы. И еще хочу подарить поднос 1820-ых годов — красивый и редкий. Но захочет ли Эрмитаж? Я пишу и Котельниковой. Приезжайте — посмотрите. С искренним приветом.
Татьяна Сухомлина
11 января 1970 г.
Дорогой Владислав Михайлович, я послала «дарственное» письмо в Эрмитаж, директору Б.Б.Пиотровскому: «прошу принять от меня в дар Гос. Эрмитажу гитару редкой красоты работы Ивана Андреевича Батова» и т.д. Вокруг меня умирают мои подруги — как яблоки с дерева падают. Хочу пристроить мою милую гитару, пока не поздно — хочу, чтобы она была подле Прасковьи Ивановны в Эрмитаже, именно там. А нигде в другом месте. Не знаю от чего, но у меня такое ощущение, будто Вы этому противитесь. Но почему?! Гитара очень красивая, редкая, три знатока — эксперты — признали ее за гитару работы Батова, не стыдно будет Эрмитажу ее повесить у себя, и интересно будет людям смотреть на гитару старинную, замечательной работы крепостного мастера. Я сама знаю, что могла бы продать ее за большие деньги, но гораздо больше, чем этих больших денег мне хочется подарить ее Эрмитажу. В этом желании есть и доля моего глубокого уважения к памяти Ивана Андреевича Батова, крепостного мастера, высокого артиста своего дела.
Надеюсь, Вы против моей гитары возражать не будете. Я хотела бы сама её привезти да поскорее — в Ленинград. Но это можно только в том случае, если Эрмитаж мне поможет в смысле гостиницы, конечно, платить буду я, но вот, приехав, получить номер в «Европейской» или в «Астории» трудно, а моя летняя комната ведь зимой занята! Я знаю, что Эрмитаж может прислать за гитарой сотрудника, но предпочла бы привезти её сама. Посоветуйте, как лучше.
У меня два пожелания к Эрмитажу: чтоб гитара висела в зале, где портрет П.И. работы Аргунова и чтобы в экспозиции под гитарой было указание: дар Т.И.Сухомлиной.
Очень прошу Вас ответить мне, дорогой Владислав Михайлович. Привет Вам и Вашей жене — Т.И.С.
20 февраля 1970 г.
Дорогой Владислав Михайлович,
Сейчас мне позвонила сотрудница Эрмитажа Ирина Ник. Уханова, сказала, что 7-го марта будет у меня за гитарой. Я написала Ир. Гр. Котельниковой, просила сообщить надо ли мне просить у И.Н.Ухановой доверенность и акт о принятии. Я счастлива, что моя любимая гитара обретёт свою тихую пристань в моём любимом музее — в Эрмитаже. Очень хочется мне знать, когда она будет уже в экспозиции? Боюсь затруднять Вас просьбой ответить мне, знаю, как Вы всегда заняты. Пошла ли уже в работу Ваша книга, которую Вы сдали для Детгиза, и когда выйдет? Ведь, если заранее не знать, можно пропустить — раскупят — тогда не найдёшь! Мне хочется ее почитать. А я болею и всё хуже… Лёгкие.
Сердечный привет Вам и Вашей жене, с которой, коли буду жива, надеюсь, меня познакомите будущим летом.
Татьяна Сухомлина.
Никогда не слышал от В.М. двусмысленностей, намеков, он не терпел солдатских острот. Ему была чужда язвительность и тот вид юмора, который основан на смехе над собеседником, а уж об издевке, и говорить нечего. Ему не были близки Ильф и Петров, он не любил Гашека, был более или менее равнодушен к Зощенко. От миниатюры Райкина он мог хохотнуть, но тут же как-то вздергивался, будто отряхивался. Он приходил в раздражение, если понимал, что начинает симпатизировать чему-то, что близко инстинкту — страху, жадности, чувству мести. Ему, мне кажется, претила любая сатира. Никогда не приходилось слышать, чтобы его особенно занимали даже Свифт или Рабле. В архиве дяди есть письмо от карикатуристов Кукрыниксов с вопросами, касающимися обстоятельств бегства Керенского от большевиков. Не поможет ли им Владислав Михайлович? Ответа дяди на это письмо не знаю. Никакой особой симпатии к Керенскому он, конечно, не питал, но предположить, что дядя стал бы помогать, кому бы то ни было, в насмешках над человеком, которому грозила реальная кровавая расправа, не могу. Даже если все и относилось к прошлому, да и кончилось благополучно.
Р.Г.Красюков — В.М.Глинке
Атлантический океан
21 мая 1967 года
Глубокоуважаемый Владислав Михайлович!
К сожалению, в предотъездный период не смог навестить Вас в Комарово. По правде говоря, было не совсем удобно это делать: Вы, наверное, очень заняты.
Как продвигается работа над продолжением книги? По-моему, я так и не успел сказать Вам, какое впечатление она произвела на меня. Самое отрадное. От книги веет духом правдивости и чистоплотности. По-моему, она должна вызывать у читателя чувства патриотизма, любви к прошлому своего отечества. Возможно, слишком громко сказано и даже похоже на лесть: что ж, благо есть повод. Для меня было бы гораздо неприятнее, если б возникли другие чувства и мысли, т. к. я слишком дорожу и горжусь знакомством с такими людьми, как Вы, Владислав Михайлович, и Андрей Валентинович (Помарнацкий — М.Г.). Втихомолку ругаю Мишу за то, что он буквально «обобрал» меня на целых пятнадцать лет. Ведь он знал ещё тогда, что я увлекаюсь историей. Смеюсь, конечно.
Безусловно, очень рад и почитаю за честь бывать у Вас. Очень недостаёт тех бесед, которые мы вели в Вашем кабинете, тех книг, которые я не читал, но которые даже просто смотрели на меня с Ваших полок — создавали атмосферу «связи с прошлым» (как говорит Андрей Валентинович). Каждая беседа, даже самая незначительная, открывала для меня что-то новое. И, следовательно, она уже становилась значительной.
Простите за мудрёную философию. Возможно, это объясняется моей отдаленностью от родных краёв.
По Вашей книге у меня возникло несколько вопросов, но это по возращению из командировки, если Вы выделите мне для этого время.
Моя жизнь течёт слишком однообразно. Жара тропическая. Если бы только она! Невыносимая духота с большой влажностью. Такое впечатление, что не хватает воздуха. Дни ничем не отличаются один от другого. Загорели, отпустили бороды и усы.
Много читаю. Взял с собою «Воспоминания» С.Ю.Витте, дневники А.А.Половцова и madame Богданович (последнюю книгу любезно предоставил мне Андрей Валентинович), письма Александры Федоровны к Николаю II. Так что «свободного» времени для безделья и возникновения плохих мыслей нет.
По дневнику Половцова у меня также возник ряд вопросов, которые я задал Андрею Валентиновичу. Хочу спросить и Вас.
1). Он часто упоминает какой-то концертный зал. Например: «20 января. Пятница. Бал в концертном зале… Ужинаю рядом с Игнатьевым, который… тотчас после, уезжаем домой, пользуясь удобствами лестницы Государственного совета». Это было ещё до перевода Государственного совета в Мариинский дворец. Тогда это должен быть один из залов Зимнего дворца. Какой?
2). Он пишет также о художнике Зичи. К своему стыду не помню, где я «встречал» его. Половцов упоминает о нем в связи с работой Зичи над картиной коронации Александра III. Была ли создана такая картина, сохранилась ли она? Где хранится?
Если Вас не затруднит ответить на них, буду Вам очень признателен.
Занимаюсь Романовыми. Составил именной указатель по алфавиту (кто, дата рождения и смерти, степень родства), т. е. определил круг лиц, который меня заинтересовал (порядка 320 человек). По своему возвращению хотел бы отдать Вам и Андрею Валентиновичу этот список на суд и посоветоваться о дальнейшей работе над ними.
Посылаю Вам фотографию Вашего дома, сделанную буквально за два-три дня до моего отъезда.
Из своей каюты сделал «фотовыставку». Помните, я интересовался книгами, в которых исследовался вопрос, в какой палате скончался император Петр I? Я достал эти книги. В одной из них была литография Мюнстера «Вид Дворцовой набережной в 1728 году». Я все добросовестно переснял. Состыковал и склеил фотографии и получил панораму Дворцовой набережной. Такие же панорамы сделал по Павловскому дворцу и Покровскому монастырю с прилегающей к нему частью Суздаля. Получилось очень здорово. Затем отобрал отдельные фотографии, сделанные во время отпуска (Кидекша, Покров на Нерли) и перед отъездом (Зимний дворец, вид на мост через Зимнюю канавку, переход в Эрмитажный театр и Ваш дом — снимок сделан с моста на ул. Халтурина). Все это расклеил по стенам каюты. И запахло Русью. Даже стало как-то радостно. Особенно нравится последний вид. Завидую Вам, что Вы можете всё это видеть ежедневно наяву. С большим удовольствием предоставлю Вам эту карточку по возращении из командировки.
Как видите, везде одно препятствие — моя командировка. Прошло уже почти двадцать пять процентов времени нашего пребывания здесь. До сентября еще далеко. Но зато как радостно будет возвращение. Надеюсь застать всех вас здоровыми.
Уже составил маршрут своего двухмесячного путешествия. Собираюсь поехать в Иркутск. Когда ехал на север, моя попутчица рассказала, что в Иркутске живет профессор Реймерс Федор Эдуардович, директор научно-исследовательского биологического института. Он был знаком с духовником Николая II (в период его тобольской ссылки) священником Добровольским. Последний после разгрома армии Колчака эмигрировал в Китай, оставив свою дочь Федору Эдуардовичу, которую он и воспитал в своей семье. Добровольский поведал Реймерсу много интересных фактов.
Ещё, конечно, вопрос, захочет ли Федор Эдуардович принять меня, а если и примет, то разговаривать. Но это еще всё впереди. А пока у меня есть, над чем подумать.
Вот и все мои новости, Владислав Михайлович. Был бы очень рад, если б Вы нашли возможность написать мне. Писать по этому адресу (Москва, К-175, в/ч ЮЯ-60104) можно до первого августа.
Мой глубокий поклон Марианне Евгеньевне.
До свидания
С уважением Слава
Ростислав Григорьевич Красюков. (р. 1935), капитан первого ранга, одноклассник М.С.Глинки (племянника В.М.) по Нахимовскому училищу. Историк-генеалог, член Русского генеалогического общества (СПб) и общества «Герольд» (Берлин). Автор ряда работ по вопросам генеалогии и престолонаследия. С 1998 года живет в Германии. К Р.Г.Красюкову в 1970 и 1972 годах приезжал гостить из г. Владимира В.В.Шульгин. Именно Красюков познакомил Шульгина с В.М.Глинкой, историком А.В.Помарнацким, генеалогом В.Н.Петровым. Фотографии в первом томе «Хранителя», посвященные этим встречам, сделаны Р.Г.Красюковым.
Вероятно, следует добавить, что занятия теми ответвлениями исторических знаний, которые Р.Г.Красюков сделал со временем своей истинной профессией, не могли не наложить на него своего отпечатка. Будучи, как уже говорилось, капитаном первого ранга, а вдобавок еще и лауреатом Государственной премии, Р.Г.Красюков, полагал, что членство его в КПСС вполне может быть дополнено членством в еще одной общности. В начале 1990-х годов, списавшись с проживавшим в Нью-Йорке потомком Багратидов и внуком КР князем Георгием Багратион-Мухранским, Р.Г.Красюков испросил у потомка Грузинских царей, не позволено ли ему будет надеяться быть пожалованным в дворянское достоинство. Ходатайство было принято благосклонно, но подобные дела не терпят спешки. Последовавшая вскоре кончина князя, увы, пресекла дальнейшее.
Несколько экстравагантный вид Р.Г.Красюкова на приложенной фотографии объясняется тем, что в 1967 году он был участником полугодовой гидрографической экспедиции. Помещённое выше письмо отправлено им с борта плавбазы «Тобол».
В.С.Лопатин — В.М.Глинке
Вячеслав Сергеевич Лопатин (род. 1937). Кинорежиссер, сценарист, историк. Заслуженный деятель искусств Российской Федерации. Снял более сорока научно-популярных, документальных и учебных фильмов. В.С.Лопатин автор и ведущий телесериала «Императрица Екатерина Великая». Издательством «Наука» выпущены книги В.С.Лопатина «А.В.Суворов. Письма» (1987), «Потемкин и Суворов» (1992) и «Екатерина II и Г.А.Потемкин. Личная переписка» (1997), издательством ОЛМА-ПРЕСС книга «Светлейший князь Потемкин». Книги В.С.Лопатина — фундаментальные труды, которые продвигают наше знание об эпохе Екатерины Великой на качественно новый уровень.
Москва 14 ноября 1970 г.
Здравствуйте, уважаемый Владислав Михайлович!
Одному из трех москвичей, тех самых, которым Вы недавно показывали портрет канцлера Горчакова, доставляет большое удовольствие писать Вам — нашему доброму гиду по Зимнему дворцу.
В историческом музее нам удалось отыскать отличный альбом с фотографиями Александра II. Есть среди них и та, о которой Вы говорили. Царь сидит за письменным столом в своем кабинете.
К сожалению, размеры ее очень малы и контрастность оставляет желать лучшего. Может быть, с Вашей помощью нам удастся отыскать лучший экземпляр.
Кстати о фотографиях. Интересовался ли кто-нибудь архивами Левицкого и их судьбой?
Еще вопрос: в статье М.Н.Покровского Александр II (БСЭ, 1-ое издание) есть ссылка на дневники последнего.
В день сдачи Седана Александр записал: «Какой веселый вечер». Не приходилось ли Вам иметь дело с дневниками Александра? Может быть, знаете, где их искать? Мы пока что не можем напасть на след.
При Дворе должны были вестись ежедневные записи: кто, когда докладывал, был принят и т. д.
Как они назывались, эти записи? Где их искать? В Канцелярии ЕИВ?
И последнее, что Вы посоветуете прочитать по истории Зимнего дворца (расположение царских покоев и быт их обывателей во второй половине XIX века). Я смотрел работу А. Успенского (1911 г.). Там даже нет ни одного плана дворца. Ориентироваться очень трудно.
Извините за бесконечные вопросы. Я был очень рад познакомиться с Вами.
История — моя страсть, особенно, русская.
До свидания
Искренне Ваш
Вячеслав Лопатин
В.С.Чернышевская — В.М.Глинке
Саратов, 6 марта 1973 года
Многоуважаемый Владислав Михайлович!
Вам пишет дочь Нины Михайловны Чернышевской — Вера Самсоновна. Нина Михайловна сейчас больна, и врачи запретили ей читать и писать. Мы с ней сердечно поздравляем Вас с Вашим славным юбилеем и желаем доброго здоровья на долгие годы.
Спасибо Вам, Владислав Михайлович, за те сведения, которые Вы считаете неполными и неисчерпывающими. Они как раз утвердили нас в нашем мнении относительно портрета генерал-лейтенанта К.Ф.Казачковского. У нас имеется (из архива О.С.Чернышевской, которая была внучкой генерала) печатная литография Песоцкого с изображением К.Ф.Казачковского, где указано, что эта литография сделана с портрета худ. Клюквина. На литографии генерал-лейтенант очень похож на портрет, находящийся в Эрмитаже, поэтому мы и ждали от Вас подтверждения, что этот портрет был написан Клюквиным. Оказалось же, что в Эрмитаже — копия. Таким образом, можно сделать вывод: эта копия написана с клюквинского портрета, А поскольку, как Вы указали, подлинный портрет был у М.Каховского, значит это и был портрет, с которого сняли литографию, т.к. другого, по всей вероятности, не было, и на этой литографии указали фамилию художника. Думаем, что Вам это будет небезынтересно узнать.
Ещё раз желаем Вам всего доброго!
С уважением
Гл. хранитель фондов дома-музея Н.Г.Чернышевского
В.Чернышевская
Н.Д.Ревенюк (Херсон) — В.М.Глинке
4 октября 1975 г.
Херсон-28, ул. Мира, 23. кв. 95
Писателю и ученому В. М. Глинке
Глубокоуважаемый Владислав Михайлович!
С большим интересом прочитал Вашу прекрасную во всех отношениях «Повесть о Сергее Непейцыне» (М., 1973). Меня, как краеведа Херсонщины по истории медицины, особенно заинтересовали места, посвященные пребыванию Вашего реального героя в Херсоне и его встречи с английским врачом-гуманистом Джоном Говрадом (1726-1790) вполне реально Вами домысленные. По этой части я очень хотел бы получить от Вас ответы на следующие вопросы:
1. Какими литературными и архивными источниками Вы пользовались при написании страниц о Д.Говарде (просьба, если можно, сообщите об этом по возможности библиографически точно).
2. В каких источниках Вам удалось отыскать сведения о пребывании Говарда в киевском остроге? (во всех литературных источниках имеются указания о его пребывании и посещении тюрем в 1789 г. лишь в Кременчуге и Херсоне).
3. Реально ли лицо — херсонский лекарь Василий Прокофьевич? Если да, то какова его настоящая фамилия?
4. Какие источники Вы использовали при описании внешности Говарда, его привычек и детали благотворительной деятельности в Херсоне?
5. Могли бы Вы подтвердить документальными ссылками страницы повести, где говорится о благотворительной деятельности в Херсоне Непейцына, Мордвинова и Василия Прокофьевича, а также об эпидемии сыпного тифа в нашем городе в 1789-1790 гг. и о позорном бегстве начальства того времени из очага эпидемии (Леонтонича и Кланера)?
6. Действительно ли в Херсоне Говард проповедовал идеи освобождения крестьян от крепостной зависимости (эпизоды с вольной для Фили)? (в биографиях Говарда об этом нигде ничего не сказано).
7. Известно ли Вам: в биографических очерках о Говарде упоминается англичанин — херсонский контр-адмирал Призман. У Вас он значится капитаном 1-го ранга под фамилией Пристман (1790 г.). Где здесь неточность?
8. Вероятно, для Вас будет интересно знать, что Говард был похоронен в селе Степановке близ Херсона и что надгробный памятник с солнечными часами разрушен в послевоенные годы, а в 1950 году полностью уничтожен и склеп вместе с остатками надгробья и мощами великого филантропа. Все это случилось, вероятно, по недоразумению, а скорее по недомыслию местных властей и краеведов того времени. В Херсоне однако сохранился памятник-обелиск в честь Говарда, построенный в 1818-1820 гг. по проекту видного архитектора В.П.Стасова.
Ответы на перечисленные вопросы интересуют нас и в связи с подготовкой к 259-летию со дня рождения Джона Говарда (13 сентября 1976 года), которое будет отмечаться не только в Херсоне.
Поскольку краеведы Херсона к этому юбилею готовят выставку произведений о Говарде, его трудов, портретов и снимков, связанных с ним памятных мест, то убедительно просим Вас прислать для этой цели, если можно, дарственные экземпляры Ваших книг, в которых идет речь о великом филантропе.
За Вашу любезность и помощь в этом общественном деле будем Вам весьма признательны.
Председатель Херсонского областного научного историко-медицинского общества, кандидат медицинских наук
Ревенюк Николай Денисович
А.Писарева (дер. Коростынь) — В.М.Глинке
18 марта 1976 г.
Здравствуйте Владислав Михайлович!
Получила Ваше письмо, и сразу пишу ответ. Ходила я на кладбище, памятник стоит, но я ничего не разобрала, попросила дядю Гришу Писарева, он все прочитал, и пишет Вам, сам он ведь историк. А сфотографировать если нужно, то можно попросить здесь у нас есть один фотограф в деревне.
Владислав Михайлович, может Вам что еще нужно, то пишите, я числа 26 приеду в Ленинград за Лешей, он лежит в инст. ухо. горло. носа и речи, вот скоро уже 2 месяца.
Передайте привет Марьяне Евгеньевне, Марусе, Ляле.
С приветом, Тоня.
17 марта 1976 года
с. Коростынь
Уважаемый Владислав Михайлович.
Тоня, моя племянница, познакомила меня с вашим письмом, в котором вы интересуетесь памятником генерала, который находится на нашем Коростынском кладбище, и попросила меня написать Вам, что я знаю о нём.
Мне известно об этом генерале из рассказа моей мамы, так как она является племянницей этого генерала. Мамин отец и этот генерал были родными братьями. В детстве, когда моя мать ещё за руку водила меня в церковь, часто после службы на могиле своих родственников служила панихиды. Наша Писаревская могилка, в которой хоронились все родные, была почти рядом с этим памятником и поэтому мама просила священника отслужить панихиду на своей могиле и у этого памятника. Этот памятник и тогда не был огражден как и теперь, но он от деревянных могильных крестов выделялся каким-то особым величием. Так представлялся он мне в детстве. Тогда он был на большом гранитном постаменте и казался очень большим. На памятнике и теперь сохранилась гравировка со словами: «На сем месте погребено тело раба Божия Генерала Майора Игнатия Ивановича Иванова, родившегося 1795 года Декабря 20 дня, скончавшегося 1863 года Февраля 3 дня. Родом села Коростынь».
Когда я подрос и ходил в школу, любознательность моя усилилась и однажды после панихиды я спросил маму, почему твоему дяде фамилия не Гусаков, а Иванов, тогда она мне и рассказала, как это всё произошло.
Когда дядя был еще молодым, в Коростыне образовалось военное поселение, организованное Аракчеевым. Дядюшку зачислили в кантанисты, затем он учился в какой-то специальной военной школе и так почти до конца своей жизни он остался служить в Царской армии. Затем вышел в отставку и приехал на свою родину в Коростынь. Сколько он здесь прожил не помню, но, видимо, недолго. Он был одинок, жил в отдельном домике, построенном рядом с домом своего брата Алексея, маминого отца. Маме в это время было лет 8, она ухаживала за ним. Он ей говорил, что когда я умру, то тебе, Катя, завещаю все свои пожитки. И вот в это время маме стало известно из его рассказов, что когда он был еще молодым офицером, то его товарищи по службе в шутку называли «Гусаком», так как фамилии ему была Гусаков. Но дяде это прозвище не нравилось. «Гусак», да «гусак», и он решил переменить фамилию Гусакова на Иванова. Вот все, что мне известно об этом генерале. Мать говорила, что у него были большие бакенбарды и большие красивые усы. Видимо, был красив и неглуп, сыну крестьянина в то время дослужиться до генерала… Мать моя умерла в 1943 году во время войны. Я у неё был последний — 9-й. И мне уже 71 год.
Владислав Михайлович, меня интересует, почему Вы заинтересовались этим генералом? Может быть, пишете книгу о нашем крае, то я вам мог бы оказать помощь и по другим вопросам нашего Старорусско-Коростынского края.
Мною написан очерк под названием «Коростынь». Этот очерк, правда, в кратком изложении напечатан в газете «Старорусская правда» в трех последующих номерах, начиная с 25 июля 1970 года. Если вы желаете познакомиться с этим очерком, я могу вам его прислать для ознакомления, при условии, что вы мне его возвратите. Начинается он такими словами: «Коростынь своими природными красотами привлекала внимание людей в далекие исторические времена. Когда приближаешься к Коростыни со стороны Шимека или Старой Руссы, перед глазами открывается прекрасный вид на озеро Ильмень. Если смотреть в направлении на северо-восток, озеро безбрежно, и создается впечатление, что ты находишься у моря. Невольно в этом привлекательном месте хочется остановиться и подойти поближе к берегу, но тебя останавливает высокая обрывистая круча. У самой воды раскинулся пляж из белой гальки и песка. В ясный солнечный день, когда илкует земля, небо и солнце в голубом сиянии дня вместе с Ильменем ласкают тебя и радуют душу. Есть чему удивляться. Все здесь величаво. Кругом липы и дубы — старожилы Коростынского края, вишневые и яблоневые сады шелестят листвою от дуновения ветерка».
Вот таким вступлением начинается очерк о Коростыни.
Далее я описываю как Иван III в XV веке (начиная с 1471 года) вел борьбу с Новгородом. О сражении на Коростынском берегу и на реке Шелонь. О разгроме Новгородских войск и о заключении договора Ивана III с новгородцами. И что местом заключения этого договора была избрана Коростынь, И что Ивана III из Коростынских садов угощали фруктами, ему они понравились, и он приказал яблоки, груши и вишни доставлять в Москву к великокняжескому столу.
Затем описываю о военном поселении, о тяжёлом Аракчеевском режиме, который привел к восстанию военных поселенцев в 1831 году.
Да, перед этим описываю турне Екатерины II-й по пути из «Варяг в греки» к Потёмкину на юг. Опровергаю сложившееся представление в народе о том, что Коростынский Путевой дворец построен для Екатерины II, а что она в нём останавливалась на том основании, что Екатерина II совершала турне в конце XVIII-го века, а дворец в Коростыни построен в 1825–1827 годах, тоже как путевой, для временного пребывания её императорского величества и для графа Аракчеева. Екатерина умерла, если мне не изменяет память, в 1796 году. И выходит, что дворец построен после смерти Екатерины более 30 лет, так что пребывать в этом дворце она никак не могла.
Так же пишу, что осталось от аракчеевских времен до настоящего времени и что все это и теперь привлекает внимание людей и вызывает интерес у старых и молодых к старому историческому нашего края. Староруссцы любят Коростынь, любят озеро Ильмень и берег с высокой кручей, и пляж из белой гальки, рощу и вишневый сад, который теперь отведен для отдыха староруссцев. А я как уроженец и патриот Коростыни от всего сердца благодарю староруссцев, что они не оставили без внимания Коростынь, привели в порядок рощу и построили пионерский лагерь, в котором ежегодно отдыхает 750 школьников в летние каникулы.
Владислав Михайлович, мы с вами встречались один раз после войны в 1946 году, когда я жил на улице Воинова. Вы тогда писали книгу и рассказывали мне, что ваш главный герой заканчивает свою жизнь после войны в одном из военных училищ. Эта встреча осталась у меня незабываемой. Когда вы ушли от нас, мы с женой очень переживали, что даже вас ничем не угостили. Это был тяжелый голодный год, неурожайный, послевоенный. Приезжайте летом, будем рады. Привет вашей супруге. Пишите мне.
С уважением. Писаревы.
И.Г.Деветьярова (Омск) — В.М.Глинке
13 декабря 1977 г.
Уважаемый Владислав Михайлович!
К Вам обращается зав. отделом русского искусства музея Изобразительных искусств г. Омска Ирина Григорьевна Девятьярова.
Этот портрет молодого военного поступил к нам из частной коллекции москвича Ю.В.Невзорова в августе этого 1977 года. Я недавно работаю в музее, первый раз столкнулась с портретом военного и поэтому, испытывая затруднения в работе над портретом, обращаюсь к Вам.
К какому роду войск относится этот военный и какой у него чин?
На обратной стороне холста имеется надпись: В.Смирновъ, 1916 годъ.
Возможно, это автор; был такой крепостной художник В.Смирнов, а может быть это фамилия изображенного.
Работа над этим впереди. Но мне для начала надо разобраться в его военном положении, и в этом я жду помощи от Вас.
С уважением, Девятьярова И. Г.
Г.Метельский (Вильнюс) — В.М.Глинке
Вильнюс 232000, ул. Кражю, 23-1
Георгий Васильевич Метельский.
1 апреля 1978 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Простите, что беспокою Вас, но помня о том, с каким дружелюбием Вы отнеслись ко мне, когда помогли «Одеть» Сераковского, рискую обратиться к Вам с новой аналогичной просьбой.
Задумал я написать небольшую повесть о пребывании Тараса Шевченко в Вильне в 1829-31 гг. Как известно, Тарас числился казачком у Павла Васильевича Энгельгарта. Так вот мне очень хотелось бы с Вашей помощью узнать, во что был одет этот самый П.В.Энгельгарт, сначала поручик, а с 1830 г. ротмистр лейб-гвардии Уланского полка. Что изменилось в форме после того, как поручик стал ротмистром? (обмундирование летнее и зимнее).
Во что мне нарядить Виленского генерал-губернатора Александра Михайловича Римского-Корсакова, генерала от инфантерии, и сменившего его на посту генерал-адъютанта Матвея Евграфовича Храповицкого?
Что значит — князь Потемкин в генерал-адмиральском мундире?
Носили ли форму — и какую — гражданский губернатор Вильны Горн? Губернский прокурор Иероним Ботвинко? Помощник Новосильцева прокурор, камергер Лев Байков? Сам сенатор Ник. Ник. Новосильцев?
Что за форма у командира Литовского корпуса Розена?
Если ответы на эти вопросы не лежат на поверхности и потребуют много времени и труда, оставьте их в покое. Обойдусь и без формы.
Еще раз простите за беспокойство.
От души желаю Вам всего самого доброго!
Ваш Г. Метельский
Художник Р.Б.Попов — В.М.Глинке
26 июня 1980 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Ваше письмо получил и учту в нем написанное. Новые таблицы высылаю одновременно с этим письмом. Вернее, прорисовки. Мундиры скомпонованы совсем и, если у Вас нет никаких замечаний, по этому рисунку начну делать оригинал.
Во второй таблице левый мундир чуть-чуть крупнее среднего. Это я поправлю. Не надо ли генеральские и штаб-офицерские эполеты сделать чуть поменьше? У воротничков № 6 и № 7 не дорисовано шитье, т. к. в этом не было необходимости, а у № 3 потому, что на фото воротник заходит за шею и мне его не видно. Я об этом не подумал, когда брал фотографию.
Хочу обратиться к Юре (Вилинбахову — М.Г.) за помощью.
Не решил еще, как делать фоны на воротниках. Заливать ли их черным (удобно и просто) или давать тон при помощи каких-либо нейтральных штришков или точек (значительно сложнее). Что Вы на это скажете?
Алексей Матвеевич (Шадрин — М.Г.) шлет Вам привет. А Вас прошу кланяться Наталии Ивановне!
Всего наилучшего!
Ваш Рюрик
Забыл сообщить про Харитонова. Он заставляет меня недоумевать всё больше. После Москвы я ему писал и просил звонить. И назначить свидание. В конце концов, он позвонил, но свидание отложил на несколько дней из-за того, что к жене приехала мать. Несколько дней тянутся уже более двух недель. А я и рад — устроил себе отпуск от таблиц на это время. Он словно ищет предлога, чтобы скрыться от дела. Так что, хоть и радуюсь, но удивляюсь.
19 июля 1980 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Простите такую задержку с письмом, Я писал Вам, но не писалось, и все переносил со дня на день. Не хотелось также сообщать Вам на дачу о том, что скончалась Ольга Николаевна (Арбенина — М.Г.), а Вы и без меня узнали. Очень её жалко. Женщина, которая за ней ухаживала, оказалась очень грубой. Боюсь и думать, что там было «тет-а-тет». Я действительно устал и извёлся крайне. Забегался и, вдобавок ко всему, не обошлось без помоев в мой адрес.
Бандероль пришла благополучно. Юнкера в прапорщики я еще не произвЁл, хотя это не так уж сложно. Оставил это на третье.
Пока переделываю таблицу за таблицей — руки и мордочки. До окончания Олимпиады закончу. Делаю каждый день, хотя и без надрыва. Дело пошло.
Приехал бы к вам с удовольствием, но не выходит из-за дел, и, главное, побаиваюсь оставлять надолго маму. Тут мы с ней ездили в гости через весь город, так потом еле отдышались. Нашел у О.Н. в шкафу Вашего Непейцына (первое издание). Алексей Матвеевич сказал: «Возьмите, это прекрасная книга». Сейчас её читает мой двоюродный племянник.
Юра сказал, что москвичи хотят, чтобы таблицы к его статье делал московский художник. Я ничего не имею против, хотя трудно представить, как это будет практически — материалы-то все здесь. Олег Вас. (Харитонов — М.Г.) по-прежнему не звонит, а я и не рвусь. Сделаю Ваши, а там видно будет. Мама благодарит за поклон. Передайте мой Наталье Ивановне! Всего хорошего!
Ваш Рюрик
9 августа 1980 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Спасибо за симпатичную открыточку! Я её вложу в альбом, где у меня корабли. Несколько предыдущих дней я во всю гнал таблицы с мундирами. Но вчера окинул взглядом сделанное и не смог сказать, как Господь Бог про свет, что он хорош. Даже наоборот, я обнаружил, что выходит плохо. Технический рисунок пером требует специфических навыков, а я не делал его лет 25. И сегодня я принял решение начать снова, увеличив таблицу в полтора раза. Конечно, сначала я и постонал, и покряхтел, и поругался. Но более крупные детали будет легче делать и, следовательно, быстрее, Сегодня уже в работе новый размер. Композиция — та же. Кому плохо, так это Соту. (Р.Ш.Сот — историк — М.Г.) Ему нужен альбом, и он изнемогает без него. Но я без зазрения совести его терзаю, так как однажды привел к нему молодого автора и весьма очаровательного(ую). Они договорились, что автор (авторисса(?!)) приедет с фотографом в музей снимать кружок и солдатиков, а Сот забыл и ничего не приготовил. Фотограф осатанел и больше не едет, а я теперь занят чёрной местью. Да еще Сот уверяет меня, что они не появлялись. Пусть изнывает, пока я не сделаю.
Но я, правда, тороплюсь, нарочно не волыню.
После мундиров с Георгиями будет проще делать эполеты и пр.
Работаю так, чтобы только не доработаться до невралгии.
Я тронут Вашей заботой и беспокойством о моих делах и, должно быть, изрядно я вас извел. Не могу не признать, что канителиться я мастер (огонь пролетарской самокритики).
Харитонова пока не трогаю. Справлюсь с Вашими и тогда возьму его за жабры.
Вас навестил бы с радостью, но пока нет возможности. Вернулся Алексей Матвеевич и спрашивал Ваш адрес.
После окончания Олимпиады я снова стал ездить на Невский 32 (квартира покойной О.Н.Арбениной — М.Г.) и разбирать углы. В самых неожиданных местах обнаруживаются неожиданные вещи: работы Ольги Николаевны или других художников (не много) или, например, дореволюционный дамский зонтик.
Хочется сохранить любую мелочь, любой пустячок. Огорчает только мои 15 кв. м, которые не растянешь. После того как сиделка вытащила всё вплоть до марли с окна, комната стала нежилой, и духа Ольги Николаевны в ней не чувствуется.
Так, понемногу привожу всё в порядок, все дела. Мама благодарит и в свою очередь шлёт поклон. Мои наилучшие пожелания Наталье Ивановне и Вам!
Ваш Рюрик
2 сентября 1980 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Со свойственным мне оптимизмом я предполагал всё закончить ещё неделю назад. Не даром говорят, что пессимист — это хорошо информированный оптимист. Воротники одни оказались сложнее всего прочего. Вот уж не думал, что на иной воротник уйдет три-четыре дня!
Осталось сделать генштабиста и для учебных заведений и, пожалуй, исправить кое-что ещё в одном. Не страшная переделка нужна для эполета штаб-офицера, ну и, возможно, отыщется что-нибудь ещё при разглядывании с пристрастием.
Воротники выглядят довольно эффектно. Только бы крокодил московский чего-нибудь опять не вытворил.
Таблица с распластанными мундирами готова.
Звонил Короткову и узнал, что он в больнице. Воспользуюсь этим и устрою себе сразу два-три выходных, т. к. больше работать не могу — дошёл до точки. Всё равно перестало выходить.
Когда Вы предполагаете быть в Ленинграде? Перед поездкой в Москву я должен показать Вам готовые таблицы.
На мундире № 9 вместо пуговиц крючки. У Шепка видны только два, а у меня должны быть все. Сколько их?
У Юры нашелся рисунок воротника генштабиста, но он несколько иной. Легче, ажурнее, чем на фото. На фото плотнее ветки. Использовать? Или погодить? Может быть, съездить к Харитонову? Все равно его придётся трясти.
В Эрмитаже сегодня открылась выставка картин из Испании. А в Русском до пятнадцатого сентября Ларионов.
Я всё ещё не кончил разбирать комнату Ольги Николаевны. Был там раза три-четыре всего. Таблицы не пускают. Пока жилконтора не торопит. Звонил Алексей Матвеевич. Узнал, что я Вам пишу, и просил передать привет. Мама тоже Вам кланяется.
Спасибо за симпатичные открыточки. Получил целых три. Кланяйтесь Наталии Ивановне!
Всего хорошего!
Ваш Рюрик.
А.В.Помарнацкий — В.М.Глинке
14 января 1963 года
Московские Выселки
Милостивый Государь мой, Владислав Михайлович!
Во исполнение почтенной просьбы Вашей, коей почтили Вы меня сегодня поутру, собрал я значащие справки касательно года рождения Иван Никитича Ин-зова, известного Вам бастарда Павлова и куратора даровитого нашего поэта, во дни пребывания оного в краях полуденных.
На брульонном листке моем, предварившем включение оного Ин-зова в синодик генералитета, украшающей стены известной и воспетой Вами, милостивый Государь мой, Галереи, сделаны о годе рождения оного Ин-зова нижеследующие посылки:
1. Михайловский-Данилевский, vol. II, известный баснописец наш — 1768
2. Гранд-Дюк Ник. Мих., 1912 — 1768
3. Каталог живописи ГЭ, vol. II, 1958 — 1768
4. Каталог ВМП, 1957 — 1768
5. А.С.Пушкин, однотомник, 1936, с примеч Б.В.Томашевского — 1768
6. «Пушкин и Военная Галерея Зимнего дворца» — сочинение собственно Вам, милостивый Государь мой, принадлежащее — 1768
Засим, почтеннейший друг мой, позволю себе иметь суждение — переменяя год рождения означенного Ин-зова с 1768-го на 1765-ый, не слишком ли черним мы нравы двора екатеринина? Ибо, во внимание даже приемля распутство оного, не смело ли брать предположение, что фис (т.е. сын — М.Г.) Великой, но на передок ходовой, Семирамиды уже в нежном возрасте 11-ти лет не токмо пал с неистовством на некую придворную фемину оной Семирамиды, но и оставил сию после сего с непраздным брюхом? И стоит ли колебать красивые предания ОТЕЧЕСТВЕННОЙ старины нашей?
Впрочем, шер ами, всецело полагаюсь на вдумчивость Вашу. Ваш охотный слуга. АП
28. VI.65
Дорогой Владислав!
Отвечаю по пунктам:
1 «Гусарский мальчик с простреленным виском» — не Константинов, а Князев.
2. Вывеску из Депфердского кабачка с портретом Преобразователя мы брали в ГПБ — это точно, А в каком отделе — можно уточнить по Книге временных поступлений: наверное, в отделе эстампов.
3. Спасибо за одобрительные слова по поводу прочитанных кусочков; слушателей у меня раз, два и обчёлся, и всякая похвала, а твоя особливо, как масло по пузу.
Обратно спасибо за звонок о Наташиных делах.
Моя madame приехала, велит тебе кланяться.
Галочке Принцевой a propos de Штиглиц и Оболенских отписал, гр. Сазонову, приславшему фото с главного портрета Suwar’а (т.е Суворова — М.Г.), — тоже. Твой АП
25.III.68.
Дорогой Владислав!
Получил твое письмо от 23 сего месяца и тотчас же отвечаю.
Рисунок одного из братьев Чернецовых, изображающий другого брата, сидящего на верхушке Александровской колонны и рисующего «чернецовскую панораму» — помню, и, кажется мне, что был он на выставке архитектуры Л-да в угловой комнате, в витрине у окна, в той же, где лежала и панорама. Думается, что брали его на выставку из отдела рисунков взаём — может быть дали его просто под временную расписку (если его нет в Книге временных поступлений?), такие вольности бывали. Пытал ли ты об этом рисунке Юру Кузнецова и А. Н. Воронихину?
«Просторы» с воспоминаниями Г.Бенуа завез М.Е. наш Мишка, во вторник, 19/III. Конечно, очень интересно, местами волнует, в особенности впечатляет искренней и внутренней свободой № 9. № 10 слабее (в этом смысле), и № 12 совсем слаб, попостней на мой взгляд, обруганного тобой Мейснера, но что ж… в старости все мы приспосабливаемся к изменяющей нам жизни (неразборчиво — М.Г.) и извиняющимся улыбками — помнишь как у Мандельштама:
В ком беспомощная улыбка человека,
Который потерял себя (…)
Будь здоров, пей воздух, пиши весело. Твой АП
9 апреля 76
Дорогой Владислав,
Получив от тебя телефонное сенсационное сообщение о силуэте Suwar’а (Суворова), обнаруженном в правом нижнем ящике, на дне оного, бывшего твоего письменного стола, немедля принялся я за поиски каких-либо материалов в личном моём архивохранилище, кои могли бы пролить кое-какой свет на означенное путешествие.
Результаты поисков следующие:
В папке «Несохранившиеся или мифические портреты Суворова» покоился конверт с надписью «Антич. силуэт, гравюры, фарфоровый медальон, золотая табакерка, медали», содержащий свыше 40 листков с выписками, вырезками, замечаниями и соображениями-размышлениями (meditations) m-me de Courdukoffe, то бишь, виноват, m-sieur de Pomarnazki, а среди означенных листков оказался и такой, каковой, по всей видимости, имеет прямое отношение к находке, о коей идет речь. Вот дословный список с сего листка:
Суворов в профиль: антинговский, Инв. № 43535 Отд. Рис. Озен
Портрет Суворова, по грудь, в профиль, вправо. В латах и шлеме с перьями; на плече надпись: Vigore et seleritate.
H.Х. XVIII в., акварель — белила
24,8х19,5 овал из закупочной комиссии, по акту № 7, от З.I.1941, за 130 руб. Прежний инв. № 2315, № из описи 22
Далее красным карандашом
«Узнал о нём, когда рукопись была уже в типографии. АП», то бишь во 2-й половине 1962 года, ибо сдал я рукопись «Портретов С-ва» Прониной 31.XII. 61, т.е. в последний день работы своей в ОИРКе, потом её редактировал Ты, потом Побединский, как издательский редактор, а только во 2-й половине 1962 г. рукопись пошла в типографию, и менять что-либо, получив известие о существовании у Ксюши этого рисунка, было уже поздно.
Передала же мне Ксюша не этот портрет (о чем я «смутно» вспоминал во время теперешнего с тобой разговора), а рукопись неизвестной особы об альбоме Анти… (?), о коей пропечатано в книге «П-ты С-ва»; эту рукопись я передал в августе 1965 года в ОИРК, через К. А. Серк.
Надо дипломатически узнать у западных рисунщиков — на месте ли их инв. № 43535, если, конечно, описание его совпадает с новонайденным. Ежели кто из Галочек, имеющих отношение к гравюрам и рисункам (ГНК, ГАП, ГАМ) (сотрудницы Эрмитажа Г.Н.Комелова, Г.А.Принцева, Г.А.Миролюбова — М.Г.), захочет заняться этим силуэтом — охотно передам им конверт с выписками от Анти... (неразборчиво — М.Г.), среди коих есть кое-что и не попавшее в издание «П-ты С-ва», сам же я уже «отлепился» от Suwar’а, думаю больше о душе, смысле жизни и вспоминаю детство, чего и тебе от души желаю. Твой АП
6 июня 79
Дорогой Владислав Михайлович,
на днях (27 мая с.г.) получил письмо от своего московского кузена Алексея Львовича Сототинкова, тебе немного ведомого, в коем он подтверждает получение трёх фото павловцев, благодарит тебя и меня и сообщает некоторые сведения про двух из них (третий, понятное дело, остается incognito), каковые сведения и переписываю для тебя, чтобы ты мог свои фото аннотировать:
1) «Н. Н. Соколова я видел и разговаривал с ним в 1923 году. Он тогда читал какие-то лекции в Академии».
2) «Можно сказать, ночь не спал и все думал, чей же это второй портрет — и вдруг блеснуло — это капитан Петр Петрович фон Бек, женатый на Марии Львовне фон Мекк, большой маминой приятельнице и соседке по квартирам. Все стало ясно, вот почему он мне сразу показался таким знакомым, но склероз «задерживал информацию». В войну Петр Петрович ничем не прославился — командовал обозом полка, а затем, чуть не с 1915 года пребывал в тыловых учреждениях; наконец весной 1907 года попал в состав какой-то военной миссии и уехал с женой в США, С тех пор о нём ничего не слышно».
От себя могу добавить, что по списку офицеров полка на 1 января 1912 года Петр Петрович Бек (без фон АП) числится капитаном, командиром 12 роты, а Николай Николаевич Соколов — штабс-капитаном, командующим 3 ротой.
В «Списке капитаном гв. Пехоты по старшинству на 1 сентября 1911 г.» значатся:
Бек Петр Петрович, л-гв. Павловского полка, род. 1875, окончил Константиновское в/у из 1 разр. Старшинство в кап. чине с 8 авг. 1906 г.
Повести Астафьева прочел, спасибо, как только появится Алешка, перешлю с ним, но он что-то долго носа не кажет.
Целую руку Мар. Евгеньевне, тебя обнимаю АП
С.А.Сапожников — В.М.Глинке
27.09.82
Москва
Многоуважаемый Владислав Михайлович!
Пишет Вам Сергей Алексеевич Сапожников, которого Вы знаете под именем Никита, племянника Андрея Валентиновича Помарнацкого и сына Алексея Львовича Сапожникова.
Мы получили от Елизаветы Александровны экземпляр последнего издания «Военной галереи Зимнего дворца», и я с наслаждением прочитал его от первой страницы до последней (предыдущими изданиями я, признаюсь, в основном, любовался). Бесконечно жаль, что я не могу также выразить свое восхищение и дяде Андрею.
Книга прекрасна. Герои Ваших очерков — как живые. История дышит со страниц книги, провоцирует интерес к себе, заставляет обратиться и к другой литературе. К сожалению, другая литература, зачастую загнанная современными авторами в догматические мертвые рамки, не столь интересна. Уверен, что Вашей книге уготованы и следующие издания, и я желаю Вам, чтобы это произошло как можно скорее. Я сделал «на полях» книги некоторые замечания для себя. Может быть, они представят интерес для Вас.
1. На стр. 28 допущено опечатка в инициалах генерала-декабриста Г. С. Волконского.
2. На стр. 88 в очерке о Е. И. Владове неправильно, на мой взгляд, указано, что войска отступили «…по Невельской дороге за Двину к Сивошину…». Ведь после отделения от 1 армии корпус Витгенштейна в июле-октябре все время находился за Двиной (на правом берегу), и после сражения у Полоцка он отступил к Сивошину и далее за Дриссу.
3. На стр. 131 слова «сердцевед Кутузов» режут слух и, простите, непроизвольно напоминают людоведа Сазонова из «Лит. Газеты».
4. На стр. 140 возникает вопрос, а куда перенесли из Шумлы прах Мадатова? И вообще хотелось бы, чтобы во всех очерках было указано, где похоронены герои очерков.
5. На стр. 143 в очерке о Неверовском сказано, что он первоначально был похоронен в «… небольшом городке Галке». Сейчас это город, и думаю, что и в начале XIX века он был солидным.
6. На стр. 159 при упоминании о Варваре Николаевне Репниной-Волконской целесообразно упомянуть, что она была писательницей.
7. Требует уточнения, какой был высший чин у Сеславина, генерал-майор или генерал-лейтенант. В Советской военной энциклопедии — он генерал-лейтенант (1814); наверное, получил этот чин при выходе в отставку. Но в очерке указано, что он с 1814 — в отпуске по болезни, а в отставке — с 1820 года. Наверное, целесообразно также указать, что его деревня Есемово сейчас именуется Сеславино.
8. В очерке о Тучкове критика практики быстрого продвижения в чинах не совсем стыкуется с блестящей военной репутацией Тучкова, который свое место, видимо, занимал по заслугам.
9. На стр. 170 Вы высказываете догадку, что памятную медаль 1812 г. на портрете Тучкова художник пририсовал по просьбе вдовы. Может, это и так, но такие же медали помещены и на портретах других генералов, умерших в 1812-1813 гг.: Лихачева, Скалона, Н. А. Тучкова, Кноринга…
10. В очерках часто упоминается чин «фельдмаршал». Правильно ли это? Ведь в русской армии были «генерал-фельдмаршалы».
11. Мне интересен еще один генерал, который был генерал-маойром в 101 году, воевал в 1812 году, и его портрет не только не помещен в Военной галере, но он и не перечислен в списке Висковатова. Правда, он стал генерал-майором, по-моему, при выходе в отставку, и при возвращении на службу в 1812 году его, возможно, опять сделали полковником (!? — не знаю).
Это Николай Александрович Саблуков (1776-1848), конногвардеец, распрощавшийся со службой после убийства Павла I. Я очень симпатизирую Саблукову, и мне очень хотелось бы знать, имел ли он шансы попасть в галерею и попадал ли он по этому поводу в поле зрения исследователей этого вопроса.
Буду Вам очень благодарен, дорогой Владислав Михайлович, если Вы выскажете свое мнение по изложенным мной моментам.
Примите еще раз мое искренне восхищение Вашей с дядей Андреем книгой и пожелание Вам всего доброго.
Ваш Сергей Сапожников
Возможно, и даже почти наверняка приводимое ниже письмо покажется большинству читателей слишком специальным, слишком длинным, а то, не исключено, и утомительным в своей дотошной подробности. По сути, справка, которую дает по просьбе В.М.Глинки историк Виталий Владимирович Бартошевич представляет собой готовую статью-изыскание по узкому и специальному вопросу нумизматической науки. Однако мы приводим это письмо, как пример, иллюстрирующий не только глубину знаний автора, но и щедрость, с которой он делится этими знаниями с другим специалистом. Письмо это — своего рода бумеранг… Вероятно, получать такие письма приобретает право только тот, кто и сам не жалел никогда ни времени, ни собственных знаний, ни сил, чтобы сообщить другому что-то, что тот ищет. Просветить, помочь, подсказать, где найти… При всей частности даваемой в письме справки, это письмо символично. Можно представить себе, сколько оно потребовало от автора времени, поисков в бумагах, книгах, старых записных книжках! Кроме того, возникает ощущение, что, услышав вопрос В.М., автор письма буквально бросился на поиски нужных В.М. сведений… Не говорит ли такая готовность, такая пылкость собратьев по профессии, да и просто окружающих людей о том, что В.М. оставляет после себя последователей, может быть, даже школу?
Владиславу Михайловичу оставалось жить четыре месяца.
В.В.Борташевич — В.М.Глинке
8/X — 82 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Посылаю Вам, как обещал, имеющиеся у меня сведения об интересующей Вас медали «Земскому войску» 1807 г. Извините, что делаю это с некоторой задержкой — все суета сует, при том всяческая. Буду искренне рад, если сведения эти в какой-либо степени окажутся полезными для Вашей работы. К сожалению, они не полны, а в некоторых случаях основаны на догадках, чего я в принципе делать не люблю. Причина в том, что специально историей этой медали я не занимался, и лишь в тех случаях, когда в ходе разысканий по другим вопросам попадалось что-то интересное о ней (как и о других нумизматич. памятниках, относящихся к этой эпохе), я брал это на заметку, в результате чего в разных тетрадках появились выписки, которые я попытался сейчас суммировать. Если у М.А.Добровольской есть какие-то иные сведения, то, быть может, полезно было бы их сопоставить или соединить с моими. Но это, разумеется, на Ваше усмотрение,
Прошу передать мой поклон Наталии Ивановне.
С самым глубоким уважением В.Бартошевич
Справка о медали:
Через несколько десятилетий после войны 1806-07 гг. даже специалисты по военной истории о медали, которая раздавалась по окончании этой войны Земскому войску, практически ничего не знали, кроме самого факта ее существования. В московском ЦГВИА мне довелось смотреть ряд документов, посланных из Министерства финансов Ал-ру Ив-чу Мих.-Данилевскому в ответ на его запрос, сделанный им в июне 1845 г.; в этом запросе он просил сообщить ему «на каком основании, по какому повелению и в каком количестве были приготовлены на Монетном дворе золотыя, серебряныя и медныя медали, пожалованныя бывшей в 1807 г. милиции».
Причины такого неведения понятны: в «Собрании русских медалей», изданном Археографической комиссией в 1840 г., было дано изображение и описание этой медали, но все пояснения сводились к заголовку: «В награду милиции» и невразумительной фразе: «Эта медаль раздавалась для ношения в петлице» (кому давалась, в каком месте чеканилась, на каких летнах носилась — об этом не было ни слова), а в ПСЗ (т. XXIX , № 22.455) от этой медали есть лишь одна фраза, которая скорее порождала вопросы, чем вносила ясность: включенный в ПСЗ императорский рескрипт главнокомандующими областными земскими войсками от 9 марта 1807 г. имел пункт 15-ый, который гласил: «Тем ратникам, кои, войдя в состав сей временно служащей милиции, будут находиться в действительном сражении, по окончании войны и по возвращении их в домы, в память службы их, даны будут серебряныя медали для ношения на груди с надписью: «За Веру и Отечество». О золотых медалях и пр. в ПСЗ не упоминалось.
Ал-др Вас-ч Висковатов, поместив в 18-м томе сведения о воинских «Медалях и других знаках отличия… в царствование имп. Алекс. I», повторил со ссылкой на ПСЗ взятые там сведения, но затем добавил: «По окончании войны с Франциею, в том же 1807 году, медали эти были раздаваемы служившим в Подвижной милиции в следующем виде: офицерам, участвовавшим в сражениях, — золотые на Георгиевской, ратникам, участвовавшим в сражениях, — серебряные на Георгиевской, офицерам, не участвовавшим в сражениях, — золотые на Владимирской ленте», но ссылку к этим сведениям дал такую: «Сведения, извлеченные из формулярных списков лиц, служивших в Подвижной Милиции, и личные некоторые из них показания».
Указание на документ, определивший появление золотых медалей и ношение их на разных лентах, я нашел в капитальной работе С. Гулевича «История л.-гв. Финляндского полка» (попутно хочу заметить, что лично мне первые три главы этой работы, хотя есть там, конечно, противоречия и даже явно ошибочные утверждения, представляются наиболее интересными из всего, что удалось читать об истории ополчения 1806-07 гг.). Повторив (несколько иными словами) то, о чем писал Висковатов (т. I, стр. 32), Гулевич сослался на хранящийся в Архиве Министерства внутренних дел Высочайший рескрипт Главнокомандующим областями милиций от 18 сентября 1807 г. Кроме того, он поместил в своей работе (между стр. 96 и 97) факсимильное воспроизведение патента на золотую медаль с Георгиевской лентой, выданного одному из офицеров (прапорщику Куприянову) Императорского батальона милиции. Патент датирован 17-м апреля 1808 г., что позволяет ориентировочно определить время начала раздачи медалей (Императорскому батальону медали давались, разумеется, в первую очередь). Патент примечателен еще и тем, что в его тексте (печатном) дается ссылка на императорский рескрипт не от 18-го, а от 28-го сентября 1807 г. По-видимому, именно эта дата является правильной, а в ссылке Гулевича — опечатка.
Вот, собственно, и все, что мне известно, Владислав Михайлович, об этой медали из опубликованных источников. Писали об этой медали или просто описывали ее и др. авторы (Струков, Смирнов, Казакевич, Рихтер, Гинзбург), но ничего нового к этим сведениям они не прибавили (если не считать некоторых ошибок или неточностей).
В опубликованных работах нет, насколько мне известно, данных:
1. О количестве отчеканенных и выданных золотых и серебряных медалей;
2. О том, сколько золотых медалей было выделено на Георгиевской ленте и сколько — на Владимирской.
По этим вопросам могу сообщить следующее.
Мих.-Данилевскому на его запрос ответил 4 июля 1845 г. некто в. Рамарский (кто он — точно не знаю, предполагаю, что он замещал тогдашнего начальника Монетного двора А. Р. Армстронга, надо было посмотреть по «Месяцеслову»., но не собрался). Он сообщил, что в ответ посылает «засвидетельствованные копии с предложений г. Государственного казначея, данных Монетному департаменту, от 20 октября 1807 г. и от 6-го января и 3-го сентября 1808 года о приготовлении штемпелей и медалей для чиновников и ратников Земского войска». И далее: «При сем не излишним считаю доставить к Вашему Превосходительству слепки с формы сих медалей, Высочайше утвержденной 12 октября 1807 года и присовокупить, что золотых медалей выбито 4800, а серебряных 2220; медных выбито не было (ЦГВИА, фонд ВУА, д. 379, л.1). К этому ответу приложены были в копиях три упомянутых «Предложения», подписанных в свое время Госуд. Казначеем A. Голубцовым. Привезу их в выдержках, раскрывающих основное содержание.
- «Предложение» от 20 октября 1807 г. : «г. Министр Внутренних дел от 17 числа сего месяца отнесся ко мне, что Его Императорское Величество в награждение чиновников в подвижном Земском войске служивших, Высочайше назначил им золотыя медали, а ратникам в сражении бывшим серебряныя медали… сколько же медалей сих нужно сделать о том за недоставлением еще отзывов от всех г.г. Главнокомандующих ему не известно, но пока медаль сия может быть вырезана, он надеется и сие сведение доставить, вследствие чего, препровождая при сем в Монетный департамент Высочайше опробированный рисунок медалям, предлагаю оному … приказать изготовить штемпели…» (там же, л.2).
- «Предложение» от 6 января 1808 г.: «Вследствие полученного мною от Господина Министра Внутренних дел отношения о числе медалей, назначенных для милиционных чиновников, предлагаю… изготовить золотых 4890 и серебряных 1293 медали, и по изготовлении ко мне доставить» (там же, л.3).
- «Предложение от 3 сентября 1808 г.: «Сверх прежде изготовленных на Монетном дворе 1293 серебряных медали для ратников Земского войска, предлагаю Монетному департаменту, согласно требованию Министра Внутренних дел, изготовить еще 927 таковых медалей и по изготовлении доставить их ко мне…» (там же л. 4).
Из этих документов можно бы сделать вывод, что медалей было изготовлено: серебряных 2220 (1293 + 927), а золотых, как сказано в «Предложении» № 2, — 4890 (Рамарский называет 4800, но это, по-видимому, описка).
Однако в нашем ЦГИА в двух разных делах (ф. 37, оп. 17, д. 289, л.л. 122-125 и д. 290, л.л. 29-32) я нашел повторяющийся в списках документ, который количество серебряных медалей подтверждает, но относительно золотых дает существенно другие данные. Документ этот датирован 6 марта 1812 г. и представляет из себя докладную записку Министру финансов из Департамента горных и соляных дел «О деньгах, причитающихся Монетному двору за приготовленные на оном разные медали и знаки». Цель докладной записки — довести до сведения министра, что монетный двор не получил деньги за целый ряд работ, выполненных еще несколько лет назад, при этом не оплачены как труд, так и израсходованный золото и серебро. Относительно медалей Земскому войску 1807 г. там сказано: «Золотых медалей для земского войска, за исключением тех, кои на Монетный двор возвращены, отправлено из онаго 6125, на сделание их употреблено золота принадлежащего Государственному Казначейству на 55316 руб. 54 ¼ коп., да сверх того из Монетного капитала золота на 20766 руб. 60 ¾ коп. и расходов ассигнациями 1283 руб. 52 коп. Серебряных медалей сделано и отправлено 2220, на них употреблено серебра на 1569 руб. 45 ¼ коп. и на расходы ассигнациями 433 руб. 16 коп. Что же касается до … за сии медали, то в Высочайшем указе о приготовлении их …. хотя и сказано, что следующую за них сумму должно возвратить…. Из Ассигнационного банка, но возврату чего произведено не было».
Полагаю, Владислав Михайлович, Вы согласитесь, что хотя документы 1807-08 гг. и содержат ценные сведения (о дате утверждения медали, о дате распоряжения относительно изготовления штемпелей и пр.), все же о количестве медалей следует верить документу 1812 г. Мне представляется, что в 1845 г., разыскивая документы, просто забыли о дополнительном заказе на золотые медали, а в документе 1812 г., где речь шла о возврате Мон. двору денег, ничего забыть не могли. Что касается слов «за исключением тех. кои на Монетный двор возращены», то надо думать, что речь шла о возврате излишка золотых медалей, а если это так, то 6125 можно считать числом награжденных золотыми медалями, так же как 2200 — серебряными.
Чем определялись именно такие количества?
Из всего ополчения 1806-08 гг. участие в военных действиях против французов приняли только Императорский батальон милиции и 5 батальонов 1-ой области, в которую входили Петербургская, Новгородская, Тверская, Олонецкая и Ярославская губернии, каждая из которых выставила по одному батальону, при этом Ярославская — в половинном составе, В Императорском батальоне, находившемся на привилегированном положении, медали получили все низшие чины. В том числе и нестроевые — примерно о, 600 человек. Тогда на остальные 4½ батальона (считая Ярославский за ½) приходится 1600 или по 355 медалей на батальон, что представляется мне вполне правдоподобным, так как численность каждого из них на 1/3 меньше, чем императорского, нестроевых в них, надо думать: не награждали, а строевых, по-видимому, по строгому выяснению действительного участия в боях.
Относительно золотых медалей можно исходить, мне кажется, из следующего. Всего в ополчение 1806-07 гг. призвано было 201075 чел. (Гулевич, т. I, стр. 27). В Императорском батальоне на имевшихся при выступлении в поход 852 чел. низших чинов приходился 21 строевой офицер + 4 нестроевых чиновника, т. е. один «начальник» приходился на 34 низших чина. Если распространить такое соотношение на все ополчение (201 тыс.: 34), то получится несколько больше 5900 чел. Это число можно считать завышенным, если иметь в виду офицеров и чиновников сформированных частей, но вместе с тем его надо считать сильно заниженным, если учесть чиновников разного рода комитетов, аппараты Главнокомандующих областями милиций, командующих ополчениями в губерниях и пр. А так как списки награжденных составлялись на местах Главнокомандующими областей, а те исходили из данных, представляемых от командующих в губерниях, то можно догадываться, что те и другие своим человечкам порадели сполна. Так вот и набралось, надо думать, 6125.
О количестве офицеров, получивших медали на Георгиевской ленте, я никакими данными не располагаю. Если исходить из того, что на Георгиевской ленте медали, в самом деле, получили только те, кто участвовал в боях, то примерное общее число награжденных определить не трудно. В Императорском батальоне и Георгиевской лентой медали получили 19 строевых офицеров (два по каким-то причинам в сражениях не участвовали), а также казначей, лекарь и пастор = 22 чел. В боях участвовали еще 5 батальонов, Гулевич дает численность офицеров в четырех из них (стр. 21): Тверской — 16 чел., Олонецкий — 17, Новгородский — 20, Ярославский — 11 = 64 чел. В Петербургском, по-видимому, было также ок. 20 офицеров. Таким образом, всего получается: 22 + 64 +20 = 106 человек. Конечно, несколько человек могло в боевых действиях за болезнью и по др. причинам не участвовать, могли быть и убитые. С др. стороны, могли получить на Георг. ленте медали кое-кто из «начальства» — известно, например, что так было с вел. кн. Константином Павловичем (Гулевич, т. I, стр. 99), но вряд ли таких было много. Так что скорее всего общее число награжденных было близким к сотне. Но это, конечно, предположение, если же покопаться в архивах, то можно и я в этом уверен — найти точные данные. Возможно, что М.А.Добровольская имеет на этот счет какие-нибудь достоверные сведения.
Прикладываю протирку к имеющимся у меня экземплярам (к письму приложено изображение медали — натерто грифелем по бумажке, наложенной на медаль — М.Г.) Под обрезом есть подпись К. Леберехта. Встречается разновидность по штемпелям, касающаяся шрифта надписей и деталей портрета.
Вот, Владислав Михайлович, все, что я могу сказать про эту медаль.
От души желаю Вам доброго здоровья
В.Бартошевич
На обороте последнего листка приписка наискось:
Извините, Владислав Михайлович, что посылаю рукопись, к тому же не очень разборчиво — у меня нет машинки, да и печатать не умею. Не взыщите и за стилистику — хотелось сделать побыстрее.
Л.Дегтерев — В.М.Глинке
Глубокоуважаемый Владислав Михайлович!
С нетерпением ожидал Ваше письмо. И вот оно пришло с вечерней почтой 31-го, как Новогодний подарок от Вас. Очень и очень благодарен Вам и приношу самые большие извинения за доставленное мною беспокойство.
Тот материал, о котором пишете Вы, может пролить определенный свет на военную деятельность этого героического человека в 1812 году. Я в ближайшие же дни ознакомлюсь с этими книгами.
Когда я начал вести исследование личности и военной деятельности генерал-майора Всеволожского А.М., значащегося в «пустой рамке» Военной галереи 1812 г. Зимнего дворца, то я начал с его генеалогии и истории Елисаветградского гусарского полка, в котором он служил. И здесь я нашел интереснейший материал, который заставил меня совершенно другими глазами оценить его военную деятельность, его происхождение и его существующих потомков. Конечно, белых не просматриваемых мест и вопросов очень и очень много, но в основном направление изыскания определилось.
Очень коротко, схематично о найденном: Вс-й А.М. относится к древнему княжескому, позже дворянскому роду Всеволожей-Всеволожских, одной из многочисленных ветвей Рюриковичей-Мстиславичей Смоленского княжества. Родоначальником же Херсонской ветви Всеволожских, является Петр Васильевич, XXVI колено от Рюрика, сын боярский патриарха всея Руси — Филарета, в 1621 г. пожалован поместьем во Вторую часть (потомственные военные) Дворянской Родословной книги Херсонской губернии (Елисаветградский уезд входил в 1 состав Херсонской губ.).
В 1764 г. из двух гусарских и двух пандурских (пехотных) полков были сформированы полки: Желтый, Черный и Пикинерный Елисаветградский. Это первое упоминание о Елисаветградском полке.
В 1774 г. Алексей Матвеевич Вс-й (XXXI колено от Рюрика) значится в военной службе; видимо причислен к Елисаветградскому полку лет 10-14, где позже и проходил службу. Следовательно, можно предполагать, что он родился где-то в 1760-1764 гг.
Во Второй Русско-Турецкой войне 1787-1792 г. Елисаветградский теперь уже конных стрелков полк принял участие в осаде Очакова, в боях при Кушанах, под Бендерами и под Аккерманом; в 1970 г. — при штурме Измаила генерал-аншефом А. В. Суворовым.
В 1792 г. Елисаветградский теперь уже конно-егерский полк в составе русских войск поддерживал Торговицкую Конфедерацию в Польше: участвовал в сражениях при Деревгице, Городище, под Дубенками.
В 1794 г. в составе корпуса ген. майора барона Ферзона И. Е. подавлял Польское освободительное восстание: участвовал в сражениях под Полонцем, Главеницей и при Мациевицах, где был пленен ген. Костюшко. (Кстати, в числе четырех человек, пленивших Костюшко был корнет Елисаветградского полка Смородский); затем под командованием Суворова — в знаменитом штурме Праги, предместье Варшавы.
В 1795 Вс-1 А. М. произведен в премьер-майоры Елисаветградского конно-егерского полка. Отсюда можно думать, что в составе этого полка он принимал участие в вышеперечисленных кампаниях и проявил себя должным образом. Звание говорит о том, что он, видимо, был командиром одного из 10 эскадронов этого полка.
В 1796 г. Елисаветградский полк назван гусарским. В 1799 г., Вс-й А. М. произведен в полковники того же полка. Из этого следует, что он командовал полком-батальоном 5-ти эскадронного состава. Дело в том, что по организации полка того времени были введены шефы, кроме командира полка и двух полковых-батальонных командиров, которые командовали пятью эскадронами каждый и одновременно являлись командирами соответственно 5-го или 6-го эскадронов в этом же 10-тиэскадронном полку.
Основными квартирами, в которых располагался этот полк, были их квартиры в Елисаветграде.
В 1905 г. Елисаветградский гусарский полк участвовал в Первой войне с Наполеоном в сражении под Аустерлицем, где был тяжело ранен шеф полка ген. м-р бар. Остен-Сакен.
В 1806-1807 гг. — во Второй войне с Наполеоном: находился в авангарде русской армии и принимал участие в сражениях при Моруггене, при отходе к Прейсти-Эйлау и при Прейсти-Эйлау, Участвовал в сражениях при Тайльсберге. «Особенно отличился успешными атаками в сражениях при Прейсти-Эйлау и при Гейнсберге, причем во втором сражении атаковал неприятеля под жесточайшим картечным огнем, За эти атаки шеф полка, ген. м-р Юрковский, был награжден орденом Св. Георгия 3 кл. и алмазами украшенной саблей, а полковой командир полковник Всеволожский — орденом Св. Герогия 4 кл. и Золотой Саблей. Здесь мы видим, что В-й уже был «полковым командиром».
Елисаветградский гусарский полк сражался в авангарде Кн. Багратиона при Фридланде 14 июля 1807 г.
12 декабря 1807 г. полк-к Вс-й произведен в генерал-майоры и назначен шефом Елисаветградского гусарского полка.
Вместе с ним в этом же полку служил его брат Всеволожский-2-й, с 1806 г. — майор этого полка. В боях с Наполеоном награжден, видимо, ранен, и в 1807-1808 г. уволен от службы подполковником, Умер в 1840 г.; значится: «Подполковник (Матвей Матвеевич — Л. Д.) и Кавалер, похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве».
Сын Вс-го 1-го — Всеволожский 3-й, так же служил в Елисаветград. Гус. полку и принимал участие в Первой и Второй войне с Наполеоном.
С первых дней вторжения Наполеона в Россию — командовал арьергардом 2-го корпуса 1-ой Западной армии и осуществлял отход к Дриссе. В составе арьергарда 1-ой Зап. армии участвовал в сражениях под Свенцанами при деревнях Давленгишки и Кочергишки; под Витебском при селениях Кокувячине и Комарах, при реке Лугосе.
При отступлении армии от Смоленска входил в состав арьергарда объединенных 1 и 2-й армий. Участвовал в сражениях при д. Гедионово и Лубино.
Накануне Бородинской битвы — 24 августа сдерживал французский авангард у с. Бородино. В рапорте ген. Барклая де-Толли Кутузову: «Неприятель 24 числа делал неоднократно усилия овладеть д. Бородино, но каждый раз был остановлен в сем предприятии храбрыми Л. гв. Егерским и Елисаветградским гусарскими полками. Сей последний полк, под начальством храброго своего шефа генерал-майора Всеволожского, не взирая на сильное неприятельское нападение и действие его артиллерии, удерживал свою позицию и тем выполнил в точности данное ему от меня приказание — держаться, сколько бы ни стоило ему, до самой ночи…».
В день Бородинского сражения 26 августа в составе 1 пав. корпуса ген. л-та Уварова и казаков ген. Платова совершил успешный рейд на левом фланге французов, с целью отвлечения ударных сил Наполеона с центрального направления в кульминационный период сражения.
В различных документах встречаем «Умер в 1812 году». Когда, почему? Я все-таки полагаю, что в одной из атак, в тяжелых условиях пересеченной местности у дер. Беззубово, 26 августа он был ранен.
13 сент. встречаем командиром Елисаветградского полка — полковника Шестакова, кот. в конце августа, начале сент. 1813 г. упоминается уже генерал-майором.
Интересна существующая ветвь Вс-х, выходцев из Елисаветграда, но это в одном из следующих писем, если это Вам будет интересно.
Вообще же тема эта очень интересна и она увлекла меня полностью. Я имею желание поднять ее настолько, насколько это будет возможно. А для этого, конечно, надо обратиться в Центральный военный исторический архив, как Вы мне советуете. Я так и думал, взял справку с кафедры о том, что я «инициативным порядком» работаю над этой темой, но, боюсь, что ее будет не достаточно. Видимо, нужен более эффективный документ. В первых числах января пойду туда и все прояснится. Видимо, там сохранились послужные списки генералов и офицеров тех лет и наградные представления. И еще: очевидно, надо поднимать Дворянские Родословные книги, по которым можно будет проследить генеалогию этой интересной ветви.
Моя конечная цель: провести исследование, в котором проследить всю генеалогию этой ветви до сегодняшнего дня: восстановить боевой путь этого генерала и описанием тех сражений, в которых участвовал и Елисаветградский полк; назвать героев этого полка, которые вместе с ним создавали героическую историю этого полка. Кое-какой материал по лицам я уже имею сейчас. Ведь «За отличие при поражении и изгнании неприятеля из приделов России в 1812 г.» полку пожалованы Георгиевские Серебряные трубы и «Знаки на шапки с надписью «За отличие» за подвиги в войне с французами в 1812-1814 гг.
Дело в том, что полк «по случаю отбития казенного ящика в войну 1812 г., имеет в летописи своей пробел несколько десятков лет начала своего существования». Вот оказывается, чем объясняется, конечно, не полностью отсутствие материала по этому полку и по личности А. М. Вс-го!
А поэтому, теперь приходится лопатить историческую литературу, чтобы по крохам из различных источников, восстановить, систематизировать и воссоздать историю этого полка и его шефа в период 1808-1812 гг.
Пусть я не найду портрета этого героического генерала, но хотя бы сделаю описание его боевой деятельности и этим восполню упущение сделанное когда-то.
Конечно, если бы он принадлежал к известному богатому и знатному того времени роду, то был бы и портрет и описание. А так, ему, очевидно, обедневшему дворянину, приходилось своей военной инициативой, удалью, смелостью и саблей доказывать и завоевывать положение среди графов, баронов, князей в простом полевом полку, который перебрасывался с одного участка боевых действий на другой.
Очень прошу Вас, по мере Ваших сил и возможностей, оказать мне консультацию по этим вопросам и, если будет необходимо, то и поддержку.
С искренним уважением к Вам
Л.Дегтерев
P.S. Извините за длинное и утомительное письмо.
Москва 1.01.1983 г .
М.Б.Горнунг (Москва) — В.М.Глинке
Уважаемый Владислав Михайлович!
Недавно я познакомился с Вашей книгой «Военная галерея Зимнего дворца». Меня очень заинтересовало Ваше сообщение об «известном швейцарском художнике Д. Гарнунге». Был бы благодарен, если бы Вы написали мне — откуда взяты сведения о нем.
Поясню причину моего любопытства. По старинному стечению обстоятельств портреты Н. Г. Репнина-Волконского и членов его семьи писал также (в т.ч. и в Женеве) его друг и ровесник, фамилия которого всего на одну букву отличается от приведенной Вами на стр. 149. Речь идет о русском художнике Иосифе Ивановиче Горнунге. Несмотря на шведскую фамилию этот Горнунг в XIX в. имел все основания считаться русским наравне со многими выходцами из-за границы XVII — XVIII в.в., например, с Остерманами (у обоих предки в один день вступили в 1703 г. на службу в российский флот). Художник И. Горнунг, между прочим, также как Репнин-Волконский и Остерман-Толстой много лет жил в Швейцарии, что не сделало его иностранцем как и других русских, часто в XIXв. живших десятилетиями заграницей.
Художник И. Горнунг подобно многим людям определенного круга того времени пользовался в переписке преимущественно французским языком, подписываясь Josef Hornung. Имя Жозеф по-английски произносится Джозеф, и я, грешным делом, былоподумал, не пользовались ли Вы каким-нибудь англоязычным источником, где к тому же и спутали фамилию. Но это маловероятно, т.к. имя и работы И. Горнунга довольно известны среди искусствоведов, специализирующихся по началу XIX в.
Возможно для Вас могут представить интерес некоторые сведения об И. Горнунге как авторе известных портретов Н.Г. Репнина-Волконского и членов его семьи. Дружба художника с князем могла возникнуть в связи с войной 1812-15 г.г., т.к. в семье Горнунгов по крайней мере двое были активными участниками войн с Наполеоном и заграничных походов. С другой стороны, Горнунги после событий 1741 г. были переведены на службу из Петербурга в Чернигов и долгое время были связаны с Украиной, Гед на Полтавщине в Яготине было имение, унаследованное Репниным-Волконским. Именно в Яготине он устроил своего рода школу для неимущих и крепостных художников, с которой связана биография Т. Г. Шевченко. Чл.-корр. АН СССР Н. Ф. Бельчиков — исследователь связей Шевченко с людьми русской культуры даже допускает, что именно И. Горнунг мог быть одним из первых русских учителей живописи Шевченко.
В киевском музее Шевченко был ряд портретов работы И. Горунга (часть из них, кажется, немцы вывезли в последнюю оккупацию). В изданном в Киеве в 1925 г. каталоге (Д. Щербакiвский и Ф. Эрнст — Украiнский портрет XVII-XX ст.) И. Горнунг назван немецким художником, но это обычное заблужение в отношении всех Горнунгов в России. В каталоге упомянуты 4 портрета, в т.ч. портреты сына генерала Василия Николаевича, писанные в 1820 г. в Женеве и в 1826г., а также сохранившийся поныне портрет Н. Г. Репнина-Волконского 1840 года. Особенности этого портрета, фотография которого есть у меня, удивительно похожи на приводимую Вами характеристику портрета князя работы некоего Д. Гарнунга.
В музее «Мураново» хранится миниатюрный портрет Анны Васильевны Толстой (в замужестве Остерман-Толстой) тоже работы Иосифа Горнунга, видимо в начале XIXв., т.к. она умерла в 1809 г. Это после смерти ее мужа (он был сыном сосланного канцлера Остермана — друга первого российского Горнунга) установленная Екатериной II двойная фамилия Остерманов-Толстых перешла к племяннику А. В. Толстой, портрет которого тоже есть в галерее 1812 г. Ваш соавтор А. В. Помарнацкий сообщает, что генерал А. И. Остерман-Толстой, умерший в 1857 г., прожил последние 20 лет жизни в Женеве, поэтому без труда видится еще одна возможность для И. Горнунга иметь дружеский кров в Швейцарии.
Лет 10 тому назад дочь С. А. Котляревского, бабка которой была урожденной Репниной-Волконской, передала в московский музей А. С. Пушкина вместе с репнинскими бумагами два автопортрета И. Горнунга, на одном из которых художник написал в 1842 г. князю по-французски: «Его старый друг, который его никогда не забудет», Вероятно, последней или одной из последних работ художника стал не совсем законченный портрет маслом его внучатого племянника с Е. К. Меллер (кстати, внучатой племянницы еще одного генерала из Военной галереи — Меллера-Закомельского). Портрет не мог быть писан раньше конца 1850-х г.г., и предполагается, что художник И. Горнунг дожил до этих лет (может быть, даже до начала 1860-х г.г.), т. е. прожил около 80 лет.
Простите за пространное объяснение, но может быть оно Вам пригодится в случае переиздания книги. На этот же случай отмечу попутно 2 мелких погрешности в книге: с. 80 — владение Б. А. Голицина, где у него скончался Багратион, называется Сима (следовательно, «в селе Симе» по типу «в городе Калуге»): с.125 — повидимому, просто опечатка — Псарево, именно у этой деревни была резерва в Бородинском сражении.
С уважением
М.Горнунг
117333, Москва В-333
ул. Вавилова 48, кв. 191
Горнунг Михаил Борисович
В.М.Глинки — Н.Н.Сорокина
Нина Николаевна Сорокина (1898- после 1976), вдова друга В.М.Глинки — писателя Григория Эммануиловича Сорокина (1898-1954), погибшего в особлагере «Абезь».
Н.Н.Сорокина (урожд. Бажанова) — выпускница (1916) Императорского Воспитательного общества благородных девиц (Смольный институт). Правнучка протопресвитера В.Б.Бажанова (1800-1883), духовника наследника (будущего Александра II), а с 1848 года и всего царского семейства. Братья Нины Николаевны — генерал-лейтенант авиации Ксенофонт Николаевич и крупный партработник Николай Николаевич Бажановы — оба репрессированы в конце 1930-х годов.
ОТВЕТСТВЕННОМУ СЕКРЕТАРЮ
ЛЕНИНГРАДСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР
Тов. ДУДИНУ М.А.
Уважаемый Михаил Александрович!
В Ленинграде проживает вдова Григория Эммануиловича Сорокина, члена Союза писателей, Нина Николаевна Сорокина.
(…) Сорокин был арестован в 1949 году, подвергнут на десять лет заточению в особлагере «АБЕЗЬ» в Коми АССР, где и скончался 27 февраля 1954 года. Мы, прожив в этом лагере вместе c Сорокиным свыше четырех лет, хорошо знали этого человека (…) Нам известно, с какой стойкостью Сорокин прошел тяжелейшее испытание на честность и благородство во всех стадиях следствия (…) Сорокин оставался для нас и для многих других политзаключенных достойным товарищем в беде, примером выдержки и моральной чистоты, человеком умевшим поддержать слабых духом и вселять бодрость в души измученных до предела, изверившихся людей.
Но мы должны сказать не только о самом Сорокине. Наш долг рассказать о его жене, Нине Николаевне Сорокиной. (…)
Нина Николаевна, в условиях продолжавшихся в стране репрессий (…) по-видимому, больше, чем многие другие жены, поняла какими средствами можно спасти любимого человека от моральной гибели. Она писала своему мужу каждый день, а бывало и два раза в день. Сорокин получал с каждой почтой пачки писем. А рядом были люди годами не получавшие ни одного. И письма Нины Николаевны становились письмами родного человека и к этим, обойденным судьбой людям. И все мы, несколько десятков человек, связанных одними переживаниями и настроениями, стали участниками этой переписки.
В письмах Нины Николаевны, полных человеческим теплом, юмором, новостями культурной жизни страны, новостями в литературе и искусстве, мы все, и получавшие и не получавшие писем, черпали душевные силы, бодрость, веру в справедливость...
Но не только это. Не считаясь с материальными трудностями, Нина Николаевна часто снабжала мужа посылками, явно рассчитанными не только на нужды своего мужа. Она посылала посылки непосредственно другим заключенным, ей совершенно неизвестным, но о нуждах которых она узнавала от их родных (например, инженер полковнику Васильеву и др.) По существу она выполняла какие-то функции Красного Креста, снабжая нуждавшихся лекарствами (…). После отмены особого режима и разрешения свиданий, Нина Николаевна первой приехала в Абезьский лагерь к мужу. Но это не было свиданием только четы Сорокиных. Это было свидание со всеми нами, политзаключенными. Это было даром большого женского любящего сердца всем униженным и оскорбленным.
(…) Так же как письма, как посылки Нины Николаевны, эта встреча наша с женой товарища, немало помогла многим подавить в себе тяжелые настроения (…) Отношение заключенных к Нине Николаевне нашло очень яркое выражение в письмах (миновавших цензуру) заключенных на имя Нины Николаевны после смерти ее мужа (за 2 месяца до реабилитации). Эти письма, датированные 1954-ым годом, хранятся в архиве писателя Г.Э.Сорокина в Пушкинском доме.
Теперь эта женщина, так много сделавшая для людей, лишенных радости и доброй улыбки, на склоне дней осталась в горестном одиночестве. Пенсия в 40 рублей… (…) необходимо помочь. И в первую очередь это может сделать писательская организация, в которую долгие годы входил ее муж. (…) обращаемся к Вам, уважаемый Михаил Александрович, с просьбой добиться пересмотра и увеличения пенсии Нины Николаевны Сорокиной.
Нач. сценарного Отдела студии Моснаучфильм
Шапров М.С.
Доцент Ленинградского Университета
Зак С.Д.
(без даты)
В.М.Глинка — Н.Н.Сорокиной
20/III-59, утро
Дорогая Нина Николаевна, простите, пожалуйста, что не сразу Вам ответил. Но тому есть два оправдания: в понедельник покончил с собой мой большой приятель проф. Г.Г.Гримм, и я в расстройстве чувств (видимо) засунул Ваше письмо в одну из книг, лежавших у меня на столе, чтобы потом его тщетно искать несколько дней.(…) Целую Вашу руку, будьте здоровы.
Преданный Вам В.Глинка
29/XII.60 г.
Дорогая Нина Николаевна!
Примите поздравления с Новым Годом и самые сердечные пожелания здоровья и душевной бодрости. Очень надеюсь, что в 1961 году, как и раньше мне доведется повидать Вас и неуемно черпать в Вашем обществе радостные ощущения свойственного Вам ума и человечности.
Аспид-окантовщик не отрицает, слава Богу, получения от меня принадлежащей Вам акварели с видом Херсонеса (…) Одним из первых дел 1961 года будет розыск этого рисунка и принос его Вам вместе с извинением за запоздание. Целую Вашу ручку. Ваш В.Глинка.
22/VII-61
Дорогая Нина Николаевна!
Пишу Вам под впечатлением своего промаха. Уж не знаю как, пропустил я все эти дни не только заглянуть в газеты, но даже вышло, что не встречал никого, кто бы сказал мне слово о смерти Ольги Дмитриевны (писательницы О.Д.Форш, скончавшейся 17 июля — М.Г.). Одним словом, — узнал сегодня только и ужасно каюсь, что не был на похоронах этой отличной старухи, которой, ей-Богу, следовало пойти отдать последний поклон. (…) стыдно, что так и не собрался к ней в Тярлево за последние два лета… Одним словом, примите сей плач в Вашу жилетку (…). А у нас дня нет без дождя, и парно и душно ужасно все время. Впрочем, я это мало замечаю, сидючи дома за писаниной… (…) В.Глинка
Ялта 5/VI 62
Дорогая Нина Николаевна!
Только сегодня неторопливая почта доставила мне Ваше письмо от 29/V. Совершенно ясно, что если Вы уедете, как предполагали 6/VI или даже с опозданием на 2-3 дня, то и тогда эти странички Вас в Ленинграде не достанут, а в лучшем случае попадут к Вам в руки по возращении, т.е., Бог весть когда, главное, тогда, когда Вы примете решение о переезде в Москву.
А весь смысл этого моего поспешного и, наверное, весьма несвязного послания умолять Вас не делать этого шага сгоряча, без применения правила: «сто раз примерь — один раз отрежь». Я готов поверить, что жена Мише попалась очаровательная и умная, и душевная, и т.д. и т. п. — то есть самая разлучшая, и в то поверить также, что она Вам будет по душе долгие годы, и всё-таки… не торопитесь решаться на переезд.
Во-первых, Ваша квартира есть совершенно отдельный и независимый угол — предел мечтаний тысяч людей подобного Вам душевного склада, во-вторых, — какие, ни на есть (а всё же есть) друзья, подруги (неразборчиво — М.Г.) в Ленинграде. Одним словом, свет очей моих, не спешите, умоляю Вас слёзно, ох, не спешите.
Легко рубить, нельзя срастить разрубленное…
Фрагмент разговора с Владиславом Михайловичем.
Он говорил, что особый вид насилия над интеллигенцией, начиная с 1920-х годов — это принудительное вкрапление ее в чуждую ей среду. Не обязательно лагеря или тюрьмы, а, в первую очередь, порожденный оскудением жизни (как только было пресечено предпринимательство) коммунальный вид жизни. Это общие уборная, умывальник, кухня. И институт принудительной прописки, когда человек не волен менять свое место жительства. В.М. считал, что для многих такая жизнь — непреодолимое вечное иго.
Писать то же самое буду и по московскому адресу, если Вы выполните доброе намерение и напишите мне оттуда. Может, тогда выражусь вразумительнее. А ремонт? Что такое за страх перед ним? Сыщу Вам хорошего эрмитажного маляра, честное слово, сыщу, и всё будет как нужно. Этого ли бояться?
«Рокко и его братьев» видел здесь три дня назад. Сила огромная и боль, и радость вместе. Молодцы итальяшки. Опять как в эпоху Возрождения радуют мир своим искусством. Вот тема для размышлений — причина сего, в чём? Видел ещё их же работы: «Один гектар неба», «Бесхарактерный мужчина» — тоже очень даже есть что смотреть, но до «Рокко» не дотягивает.
Вл. Дм. (Метальников — М.Г.), надеюсь, украсит здешнее общество, — оно донельзя серо и тускло, в полном контрасте с природой. Из старожилов здесь Виктор Некрасов — и только. Будьте же здоровы и не брюзжите за несвязное письмо. Здесь очень жарко — 40 градусов в тени. А живу я внизу, в № 3, окно завешиваю.
Целую Вашу руку В.Глинка
22/IV-63. Ялта
Дорогая Нина Николаевна, каждый день вспоминаю Ваше сравнение вечерней Ялты с чешской брошкой, — и верно переливается и играет разноцветными огнями где-то внизу. (…) Никак не могу привыкнуть к мысли, что я уже пенсионер, и никогда не надо будет бежать «в должность». Чудно и приятно, ей Богу.
Здесь много знаменитостей — Панова, Каверин, Паустовский, Шкловские и т.д. Но я, грешен, до них не охотник, то есть до вращения вокруг них, а тоже кропаю свою писанину или смотрю на сады, которые все так хороши в весеннем уборе — цветут (неразборчиво — М.Г.), фиалки и вот эти, лепестки чего вложу в сей конверт — простите за сантимент!
Ну-с, целую Ваши ручки, будьте здоровы и примите сердечный привет от всегда Вам преданного В.Глинки.
P.S. Здесь нет больше Хохлова — снят и предан суду. Впрочем, все говорят, что он не воровал, а завхозу слишком верил… Бедный старик!
7/V 1963 г. Ялта.
Дорогая Нина Николаевна!
(…) Что рассказать Вам о здешних местах? Что Хохлов ожидает на днях суда, что мы все, его давно знавшие, надеемся, что старика не засудят, а только пожурят, так как на вора он похож не был. (…) Что собак — Бобку и Нордика и кошек Катьку и Иструшку новая дирекция хотела извести, но мы со Шкловским вдвоём ходили за них просить, и в результате пропала только последняя, а три первых живы и здоровы.
(…) работаю упрямо и помногу. (…) Другое дело, что, прочтя через полгода, может быть, скажешь: «Ох! Ну, и дрянь же». (…) В.Глинка
Н.Н.Сорокина — В.М.Глинке
Дорогой Владислав Михайлович!
Мао Цзэ-дун говорит, что вступать в настоящую войну нужно только тогда, когда есть полная уверенность в победе. В противном случае нужно просто причинять противнику мелкие гадости путем партизанской войны и прочего.
Мне кажется, что эта светлая мысль применима и ко мне и что, поскольку богоугодная акция, которую Вы и благодетель, Владимир Дмитриевич, решили предпринять в отношении меня, обречена на провал, то не стоит ею заниматься. Когда я думаю обо всей той процедуре, которая должна лечь на Ваши плечи — подписи, разговоры, объяснения, то, честное слово, я самым настоящим образом впадаю в отчаяние и полное отвращение. И очень прошу Вас отказаться от этой мысли. Я уверена, что только в общем порядке может произойти какое-нибудь улучшение в этом вопросе. Например, если бы СП поднял вообще вопрос о своих подопечных и чтобы этот вопрос был поднят на настоящую высоту, тогда, м.б. что-нибудь и двинулось бы.
Ведь, так или иначе, я всё-таки существую, честно говоря, иногда сама не понимаю, каким образом. Вероятно, разъяснение можно найти в Евангелии, например, от Матфея гл. VI ст. 25-34.
И, пока голова у меня более или менее в порядке, и я не жалуюсь ни на сосуды, ни на селезёнки (только ноги иногда подводят), то сейчас меня больше занимает вопрос трудоустройства, тем более что меня устраивает любая работа — от управления маленьким государством, до ночного сторожа в больнице Перовской.
Мелкими же гадостями и партизанской войной я считаю те небольшие блага, которые удается извлекать из Союза (писателей — М.Г.). Так мне удалось выудить 50 рублей. Хорошо бы и путёвку, но это вряд ли пройдёт. Ну, и не надо. Хорошо бы хлопотать об уменьшении пенсии до 39. Это сразу дало бы доход в пять рублей, т. к. квартирная плата тогда вдвое дешевле. А начиная с 40 и хоть до 800 — одинаковая. (…) Я думаю, что, обсудив мои доводы, Вы согласитесь с ними.
А пока сердечный привет Вам и Марьяне Евгеньевне.
Надеюсь, до скорой встречи. Н.Сорокина.
11/IX-65
Дорогой Владислав Михайлович!
Только что мы с Владимиром Дмитриевичем посмотрели «Брак по-итальянски». До чего хороша Софи Лорен, и до чего хорош этот Ма.. Мо.. ах, черт возьми, никак не могу запомнить фамилию этого чудесного итальянца. Потом мы ходили по Невскому, под мелким дождиком, осваивали новые переходы, спускались под землю и снова выползали наверх. Сегодня же, ещё до кино, мы вспоминали Вас. Потом я пришла домой и нашла Вашу солнечную открытку.
Возможно, что в декабре приедет в Ялту моя киевская приятельница со своим Бырбыром. Думаю, что в лучшем случае, это сообщение не произведёт на Вас никакого впечатления. Она снабжает меня последними новинками французских карманных книжек, и я начинаю, правда, только мысленно, пользоваться совершенно непроизносимой словистикой, нужно отдать справедливость, что остроумной. Потом продаю эти книжки в Академкниге. Евгения Львовна — Вы её знаете? — задумчиво смотрит на них и спрашивает: — в них ничего нет такого? Я не знаю, что она имеет в виду под «такого» и бодро говорю — ничего. Затем, деньги отправляются в Киев. Видите, какая сложная проблема, устраивающая всех. Все потому, что в Киеве иностранных книг не покупают. Вспомнила! Мастрояни. Ой, до чего хорош и какой артист!
Дорогой Владислав Михайлович. Я отказалась от путёвки. Опасность очутиться в одной комнате неизвестно с кем, а только в проценте может быть удача, слишком большой риск. И в результате комбинированных обстоятельств — Вашего личного обаяния и Вашей агитации, мне преподнесли на подносике 50 целкашей. Надо Вам признаться, что при всей моей любви к деньгам, верней к тому, что они могут добавить к бесплатным радостям жизни — небу, солнцу, деревьям и т. д. и т. п., мне большого труда стоило взять их даже с подносика. Только мобилизовав остаток здравого смысла и реалистического подхода к денежным вопросам, я преодолела пережитки прошлого, классовых и прочих сущностей. Я взяла. И купила стул. Конечно, не на все 50, а за 7 р. Уценённый. Единственный, который был в магазине. Меня так раздражала моя табуретка со сползающей красной тряпкой, у бюро, что я решила, что, поскольку, я не трачу денег на лекарства ни от нервов, ни от бессонниц, только йод, то могу я себя успокоить стулом? Так я и сделала. Но стул оказался более подходящим к обеденному столу, так что конца края видно не будет. Надо остановиться. Ох, как я тоже понимаю стариков, расставшихся со столичными прелестями и поселившихся в этих райских местах. Уже поздно, безвозвратно поздно, предпринимать что-нибудь, но как бы это было хорошо! (…)
Буду очень рада, если напишете о Д.Т.(Доме творчества — М.Г.), о людях, Ялте. А что с Хохловым? О нём, вероятно, все забыли. Ох, как хотелось бы ещё разочек посмотреть на море!
Сердечный привет. Н.Сорокина.
9/XI-65 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Мело, мело по всей земле…
Метель лепила на стекле кружки и стрелы…
И все терялось в снежной мгле седой и белой…
Вот так было в Ленинграде вчера, 22-го ноября. И зима продолжается, настоящая со снежным покровом, даже на Невском, готовым для санного пути. Ах, как хорошо было бы, если бы вдруг появились извощики санные! И все-таки, хорошую белую, сытую лошадку, запряженную в санки, я увидела при печальных обстоятельствах. На Серафимовском кладбище, — хоронили мужа Оли Шишковской (смолянка, одноклассница Н.Н. — М.Г.). После последних разговоров с ней я преисполнилась некоторым уважением к покойнику. Мне кажется, что жизнь с Ольгой — это что-то вроде подвига. Я бы не смогла, да простит мне Бог. Так вот, 22-го ноября в ту самую, описанную Пастернаком погоду — мело, мело, — я возвращалась с Вас. острова из Кировского д/к, смотрела там «Нюрнбергский процесс», американский фильм. Суд над четырьмя судьями, Марлен Дитрих. Ай, ай, ай, что они там говорят! Многое меня просто поражало, например, что мы будто бы развязали немцам руки и т. д. (…) А шведской земляники (вероятно, «Земляничной поляны» — М.Г.) у нас не видно и не слышно.
(…) хочу Вам рассказать о Коле Б. Сын двух поэтов, средних, (а может ли в настоящем искусстве существовать среднее?) — и сам он пишет стихи и стихи у него гораздо лучше, чем у папы и мамы. Молодой человек по всем внешним данным — костюмы, образ жизни, родители, среда, — казалось бы, не должен иметь ни мыслей хороших, ни способности видеть природу, ни видеть социальное неравенство, одним словом, испытывать какое-то потрясение сердца. Меня злят его родители, которые не дали ему хорошей профессии, не научили его языкам, не погоняли его по стране, если уж не по Европам, которые объездила мамочка, почерпнув из этих поездок только еще большее количество «модернов» и кофт. На ее стихи не легла даже слабая тень Адриатики или пирамид — все те же «бабка да дедка, сарай да овин, путем положенным меня тропиночка вела». Только путем положенным. Войти в литературу, напечататься, имея папу, маму, дядю, казалось бы, чего проще. Совсем не проще, а гораздо труднее, начиная с фамилии и имени, и уймы соображений вокруг фамилии. И мне ужасно жаль этого молодого поэта, у которого готов целый сборник — конечно, не все годится для печати, и ни одного напечатанного, ни одной строчки напечатанной. Не знаю, почему вдруг, я напустилась на Вас с этой темой? (…). Ужасно хотелось бы помочь.
О других: мы вернулись с похорон, Нина Захаровна (Ивановская, урожд. Мицкевич, «смолянка» выпуска 1917 года, крестная мать составителя данной книги — М.Г) и Люся. Я получила Вашу открытку. Обе они просили Вам передать сердечный привет. Нина охотно и часто бывает у меня, кажется, ей у меня хорошо, может быть, потому, что у меня нет нервной системы, начисто отсутствует, это, вероятно, действует успокаивающе на нуждающихся в успокоении.
Вчера был Владимир Дмитриевич (Метальников — М.Г.) из Филармонии, очень элегантный. Много рассказывал о Саре Бернар, над которой трудится. Ой, кажется, он просил не говорить об этом, а может быть, и нет, ну, на всякий случай, не выдавайте меня, пожалуйста, если я проболталась.
Сейчас уже очень поздно, посмотрела в окно — метет, сугробы, как в добросовестном феврале. (…) Скоро ли Вы вернетесь? О Гамлете не разобрала одно слово, нет, только что разобрала — Шостаковича. Все понятно. (…) Сердечный привет Н.Сорокина.
23.XI-65
Разговорный клекот не несет никакой информации, представляет то, что в теории информации называется шумом, однако он играет важную роль, в известной мере усиливая чувство принадлежности к коллективу.
Марстон Бэйтс «Язык животных»
Дорогой Владислав Михайлович!
(…) Сегодня мы собрались у Нины Захаровны, были Нина Константиновна (Глинка, дочь академика К.Д.Глинки, троюродная сестра Владислава Михайловича — М.Г.) Зин. Конст. (родословная Олениных), Люся, Ольга (художница О.Н.Арбенина — М.Г.) и я. Вот был знатный клекот!
В моей жизни некоторое разнообразие. Моясь в ванне, ударилась своим 12-м ребром о ребро ванны. Последнее оказалось более крепким, и мое дало трещину. Очень больно. Вот уже три дня утомляет боль. Но я считаю, что это всё-таки очень удачное происшествие. Во-первых, рёбер много, это лучше, чем нога, во-вторых, это предостережение, что надо быть осторожной, в-третьих, Трумэн в таких же обстоятельствах переломал себе все конечности. Вот так-то.
Читаю записные книжки Блока. Очень интересны лаконические, но все же содержательные записи, относящиеся к 17-20 г.г. Допросы членов правительства, общая обстановка, ведь все забывается, а тут так все снова встает на свои места, и многое делается понятным. Я не читала книги В.Н.Орлова о Блоке. Не помню, как она называется. Есть она у Вас и не дадите ли Вы мне прочесть её, когда приедете, конечно? И когда это будет?
(…) Ох, как всё-таки утомляет боль. Каждое неосторожное движенье, нельзя спать на правом боку, нельзя толкаться в троллейбусе, всё нельзя. Фу.
Блок пишет, что он любил только двух женщин — первая это его жена, а вторая это все остальные женщины.
Сердечный привет. Н.Сорокина.
4/XII-65 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Пишу Вам внеочередное письмо. Отправила на днях свое и получила Ваше. Спасибо за память и добрые слова. Вчера был у меня В.Д. (Метальников — М.Г.). Он бережно хранит тайну своей работы, бережно, суеверно, что, в общем, правильно. Так что пока знаем мы с Вами, из-за моей болтливости, и еще, вероятно, человек десять не из-за моей болтливости. (…) Владимир Дмитриевич, как полагается всем снобам, лечит подагру. Очень похудел.
Вчера в «Вечёрке» (тут Борисов, стоя у газетного киоска и ворча на всё и на всех, вцепился, было, в меня и сказал: кто так говорит: «Вечёрка»?), так вот, всё-таки в «Вечёрке» прочла вчера удивительную статью Н.П.Акимова. Я глазам моим не поверила. Я читала и плакала, такая она умилительная, ужасно напомнила мне статьи, которые писал мой прадед (т.е. Василий Борисович Бажанов — духовник Царского семейства — М.Г.) для своего августейшего ученика на тему: «Обязанности христианина», что-то в этом роде. Заглавие: «Излучать свет» и концовка — слова Ф.Э.Дзержинского: «Быть светлым лучом для других, самому излучать свет — вот высшее счастье для человека, какого он только может достигнуть».
Золотые слова! Но при чем тут Акимов? Я убедилась, что если регулярно читать газеты, то можно очень усовершенствоваться в разных добродетелях, столько всегда поучительного материала. Там же статья и отклики читателей на вопрос 26-ти-летней девушки: «Почему я одна?» Очень много поучительных соображений.
В остальном у нас все по старому, та же нулевая температура, снег, ветер, слякоть, терпимо. (…) Вы, вероятно, уже знаете, что у Ракова (Л.Л.Раков — М.Г.) был маленький инсульт, но легкий, тем не менее, Ал. Ильинична (Вощинина — М.Г.) очень расстроилась. Была в Эрмитаже. Не буду говорить Вам о впечатлениях, о Лувре, скажу о более прозаических вещах. Эрмитаж произвёл на меня впечатление запущенности. Старушки плохо вытирают пыль. Я года два не была там. А может быть, я придираюсь, и так нужно.(…) 2 часа дня. В комнате совсем темно. Вероятно, повалит снег. Будьте здоровы, когда же Вы вернётесь?
Сердечный привет. Н.Сорокина.
9/XII-65
31.3.68
Дорогой Владислав Михайлович!
Боже ж ты мой, ни одной минуты я не бранюсь и как можно браниться или быть недовольной, когда тебе пытаются помочь и говорят о тебе неплохие слова. Короче говоря — большое спасибо.
Но вопрос о моих взаимоотношениях с Литфондом, сложный вопрос, для меня сложный. Мне жаловаться на Литфонд не приходится. Но вот я уверена, что вряд ли кто ещё, из действительно нуждающихся в помощи, получает её в таком объёме, как я. И мне трудно и тяжело перед ними, не перед литфондом, у Литфонда, я надеюсь, средств хватит. И меня всё время гвоздит вопрос общего порядка, о необходимости увеличить пенсии для всех. Не для меня одной. Я понимаю, что никакими самыми мудрыми обращениями дело не сдвинешь. Остаётся ждать. И на этом надо успокоиться.
Что касается Дома Творчества — соблазнительно. Крым, конечно, не поднять. Ведь помимо дороги, каждый шаг там вызывает расходы. Дубалты тоже. Остается Комарово. Если это удастся — хорошо, нет, нет. В конце концов, самое правильное сидеть дома. Так что если еще когда-нибудь у Вас будет разговор с Граниным, пожалуй, не плохо пожить в Комарово на казённых харчах, А если не выйдет — расстраиваться тоже не стоит. Кстати, ужасно расстроен Вл. Дм. тем, что его поездка переносится на октябрь. Он даже закатил Веронике истерику (это между нами) и она от него пряталась у Сергеева (оргсекретарь Ленингр. Писат. Организации — М.Г.) в шкафу (ну нет, не в шкафу). Он до сих пор ещё кипит.
Борисов опять разразился очередным брехом в связи с Горьким, верней, в связи с самим собой и приплёл Гришу: «Ежели что получше, так сейчас же Григорию Сорокину, а напишется что-либо поплоше, послабее — это немедленно дорогому Алексею Максимовичу… Черти драповые всегда так поступают!» Лен. Правда от 28 марта (это о «Ходе конём»).
В связи с прежними его свидетельствами обо мне и о Грише, за которые я его облаяла, он всем моим знакомым говорит, что я выжила из ума. Возможно. Со стороны виднее. Возможно, потому что мне совсем ненормально хочется что-то делать, работать — только не на машинке — ох, не люблю! — но во всем наталкиваешься на скучное слово «поздно».
У Хармса в книжке для детей «Что это было?» есть очень хорошее стихотворение «Врун». Там мальчишки чудесно уличают врунишку, но вот как: «Ну! Ну! Ну! Ну! Ну! Врёшь! Врёшь! Врёшь! Врёшь! Ещё двадцать, ещё тридцать, ну, ещё туда-сюда. А уж сорок, ровно сорок, — это просто ерунда!» Это про мальчика, который говорил, что у его отца сорок сыновей. Вот что правдоподобно, а что уж нет. Так у Борисова. Ну, в общем, наболтала ж Вам всякого.
Еще раз, дорогой Владислав Михайлович, благодетель, спасибо. Будьте здоровы, работайте, гуляйте, не забывайте. Нина Захаровна в Пскове. Скоро приедет. Обязательно Ваш привет передам, она будет очень рада. У нее правильные реакиции.
А Гагарин-то? Ай-ай-ай. (Ю.А.Гагарин погиб 27 марта 1968 — М.Г.)
И вообще многое — ай-ай-ай!
Ваша Н.Сорокина.
14.4.68
Дорогой Владислав Михайлович!
(…) Читаю Анну Каренину — перечитываю — обливаюсь слезами. Как хорошо стал писать Лев Толстой. Раньше у меня не было такого полного восторга. «Откуда взял я это? Разумом, что ли дошел я до того, что надо любить ближнего и не верил, потому что мне сказали то, что было у меня в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума. А любить другого не мог открыть разум, потому что это не разумно».
Вот. И о народе. И о славянах. И обо всём.
Может быть, было бы правильно, чтобы люди вместо того, чтобы заполнять письма бытовыми новостями, сведениями о родственниках и своими неприятностями, заполняли бы их цитатами из классиков, из Закруткина, Кочетова и т. д. Можно даже из Михалкова…
О литературных предпочтениях Владислава Михайловича. В русской прозе это поздний Чехов, особенно «Степь», «Архиерей», «Чёрный монах». Толстой только после Чехова, и не весь. С Достоевским не всё ясно, маршруты героев «Братьев Карамазовых» это места детских прогулок и игр В.М. — дом Достоевского был рядом, а Анна Григорьевна пациентка отца. Из Набокова, который в то время попадался лишь в заграничных изданиях, В.М. особо выделял «Другие берега». О том, что сам Набоков не только читал его, В.М.Глинку («Пушкин и военная галерея Зимнего дворца»), но и отметил это в «Комментарии» к «Онегину», дядя так и не узнал. Этот «Комментарий» был издан у нас тогда, когда В.М. уже не было.
Простите мне мою болтовню, мне захотелось поскулить, очень уже Бог меня наказывает. По-моему несоразмерно с моими прегрешениями, обрушиваясь на моих близких и дорогих мне. Это небольшая истерика.
(…) У меня был М.С.Лесман. Если бы Вы знали, как трогательно и хорошо он рассказывал о Вашем отце, с которым виделся только раз в жизни, и который произвел на него такое неизгладимо хорошее впечатление. Это был искренний, взволнованный рассказ.
Будьте здоровы. Ваша Н.Сорокина.
VII.68
Дорогой Владислав Михайлович!
Две старые литовки-польки сдают всю свою дачу — 13 комнат интеллектуалам разных национальностей и за очень умеренную плату очень хорошо кормят. Получается что-то вроде Дома творчества. Справляются они без бухгалтерии, месткома, парткома. А кругом — лес! А рядом Неман! А на другом берегу — паромчик — маленький курортный городок с костелом и какой-то водичкой. И все вместе — красота неописуемая. Люди приятные, нашего профсоюза, и есть радио. Так что, пока я очень довольна. Вскочит это, конечно. Но стоит того. (…)
Будьте здоровы, буду рада получить от Вас весточку. Сердечный привет Марьяне Евгеньевне. Ваша Н.Сорокина.
Как с креслом?
Адрес: Литовская ССР, Бирштонас за Неманом, Дача Норейкайтс, мне
Дорогой Владислав Михайлович!
Деловая часть письма отпала. Я, как истая Коробочка, черты коей всё резче и резче проступают во мне, после долгих раздумий, сомнений, размышлений, опасений, в конце-концов всё же отдала машинку в переделку и мне только что принёс её мастер и вот первое же письмо я пишу Вам. Теперь стандартный, скучный, казённый, не вызывающий никаких подозрений шрифт. (…) У Вас в Комарово, вероятно, очень хорошо.
Получила великолепное письмо от внука. Прямо на пять с плюсом. Короткое, исчерпывающее, просто молодец. И, конечно, рисунки и географические карты, которые он без конца рисует — Мишуха-Маклай уже готовый. (…) Вчера у меня были мои однополчанки. Смотрела Ватерлоо. Чуть получше батальные сцены, или, как говорила одна женщина, «банальные». А актёры — хорошо.
Будьте здоровы, пусть Вам хорошо работается и дышится.
Сердечный привет. Ваша Н.Сорокина.
11/XII-71
Дорогой Владислав Михайлович!
Ко мне пришел Литфондовский врач. Молодой, энергичный, холеный, чистенький, прекрасно одетый, больше похожий на физика, какими их играют в театре. У меня немедленно вскочило давление до 220. Сказал: «У Вас не пневмония, а пневмониища, Вы свистите на весь канал Грибоедова. Без всяких разговоров, немедленно в больницу». Очень быстро прибыл транспорт, и типичный конвоир провёл меня через улицу (транспорт следовал за нами) к Перовской в приемный покой. (Да, свистела я действительно как Чарли Чаплин в «Огнях большого города», когда он проглотил свисток). В приёмном покое в мое распоряжение предоставили удивительно жёсткий топчан, без матраса и одеяла только с подушкой, помещённой в Лит. газету. Рядом с таких топчанов уже периодически падали разные старушки. В утешение мне сказали, что на утро освободятся два места, но мужских. И не исключено, что кто-нибудь из женщин умрёт… Тогда я решила бежать без оглядки. Потому что у меня оставалось ещё здоровое правое легкое и его обязательно нацелились простудить и потому что не умею спать без особой надобности на голых досках. Решила и убежала. И с фантастическим блаженством улеглась на свою роскошную кровать. Теперь меня лечит дома милейшая молодая врач из Литфонда. Не знаю, какой она врач и на многое ли способна, но на неё приятно смотреть. 19 раз в день я открываю рот, чтобы запустить в него очередное лекарство. Несмотря, на то, что еще неважно с сердцем и давлением. Все друзья и жители нашего микрорайона проявили ко мне много внимания в духе решений Евангелия от Матфея. Проще говоря, навестили меня.
Очень скорбно, — как мы ни были к этому готовы — прозвучало известие о смерти Твардовского. Царство ему небесное, и да будет ему земля пухом. Хорошо написал Симонов в «Комс. Правде» 21/XII. Говорят, что рядом с вдовой до конца стоял его друг. Все это величественно и для истории.
Еще до понедельника должна лежать недвижимо. Дальше будет видно. Сегодня Марияночка Евгеньевна притащила курочку рябую и черную смородину. Бедная Ласка! Вы увеличиваете (количество) только кошек и она нервничает, хоть бы завели для неё какую-нибудь подружку.
М.б. мое письмо ещё застанет Вас в Комарово. Конечно, ужасно приятно, когда тебе говорят, что хоть что-нибудь умеешь делать. Спасибо.
Будьте здоровы. Н.Сорокина.
23/XII 71 г.
Дорогой Владислав Михайлович!
Чехов писал Суворину перед отъездом на Сахалин: «Пусть поездка не даст мне ровно ничего, но неужели все-таки за всю поездку не случится таких 2-3 дня, о которых я всю жизнь буду вспоминать с восторгом или горечью?».
Может быть и с Олей так: что-нибудь да случится. Правда, по размышлении мне кажется, что ну, олени, ну северное сияние, просторы снега, а ещё что? Остается ещё надежда на людей, кого встретит, потому что от встреч зависит иногда вся жизнь. Поживем, увидим.
Вот сегодня и Борисова хоронят. Принято говорить о мёртвых или хорошее, или ничего. Тогда я помолчу. Но есть и другое толкование: или ничего, или правду. Ну, Бог с ним.
Я очень беспокоилась о том, чтобы у Вас были приятные сотрапезники. Марьяна Евгеньевна успокоила меня, сказав, что всё благополучно.
Я с большим удовольствием и без труда буду печатать Вам, потому что это гораздо легче всяких других работ, когда нужно всё время вертеть головой туда сюда. Публичная библиотека не хочет меня отпускать, но я отверчусь.
С большим удовольствием прочла Лану (Арман Лану, фр. писатель, 1913-1983) — «Мопассана». «Олимпио» я в свое время прочла на французском, и вторично мне было интересно перечесть эту книгу с разрешения Марьяны Евгеньевны. Мопассана Нина Захаровна читает по складам, пальчиком водя, скоро уже месяц. Когда нечего читать, возвращаюсь к моему любимому Чехову. И нахожу в нём успокоение и т. д. Давление мне снизили, но с непривычки я все время прислушиваюсь к своей голове. В ней всё время должны происходить какие-то процессы, хотя бы мышления. Возможно, что я их принимаю за нечто порочное. (…)
Я рада, что Вы тоже нашли интересным письмо Оли, значит, я не ошиблась. Сердечный привет. Н.Сорокина.
8/XII 72
Из того в литературе, что В.М. активно не принимал, были всякого рода «алые паруса» — как непосредственно Александра Грина, так и всевозможных его подобий. Было и такое, на что он фыркал презрительно, например, на книги Луизы Олкотт — дореволюционные издания ее «Маленьких женщин» и «Маленьких мужчин», а также и тех, и других «ставших взрослыми» состояли в книжном арсенале дома Таубе. В родительском же доме дяди в Старой Руссе таких книг не держали.
11/IV 73
Дорогой Владислав Михайлович!
Ко мне приехала из Москвы моя однополчанка Зинаида Константиновна Манакина. И вот у нас к Вам просьба: ей нужно (теперь буду писать под её диктовку): «Мне нужны имена мастеров серебряного дела, которым когда-либо могли быть заказаны георгиевские серебр. трубы для полков. И ещё: сигналы — фанфары кавалерийских полков (ноты)».
Где и у кого это можно найти? Если Вам не трудно будет, напишите нам, пожалуйста. (…) Будьте здоровы, скоро уже пасха, а мы пойдем к церкви?
Дорогой Владислав Михайлович!
Вчера шла по Зимней канавке, смотрела на окна Вашей бывшей квартиры, думала о Вас, как всегда с неизменным дружеским чувством. Шла я в Эрмитаж подписывать счёт на блестяще проведённую Вами, такую неожиданную операцию с тарелочкой. Деньги собираются платить в первых числах апреля. Всё это вполне меня устраивает. А придя домой, получила Ваше письмо. Потом говорила с Марьяной Евгеньевной и узнала, что Вы продлили Ваше пребывание в Комарово, чему я очень за Вас рада.
У нас всё по старому, самое интересное событие — это попытка похитить принцессу Анну. Интересна реакция страны и королевы на это событие. Королева очень хорошо сказала, что, поскольку обязанность королевской семьи общаться с народом, то её нельзя сажать в бронированные машины, и единственное средство уцелеть — это сохранять хладнокровие. (…) В общем, характер этой нации всегда вызывает во мне приятные чувства. У меня последние дни проходят под знаком — телевизор. Очень симпатичный, не молодой, хороший мастер, наладил его. Всё стало хорошо видно, но как только он уходит — телевизор начинает гудеть. Опять приходит мастер. Опять уходит, тот опять гудит. Плохо работал — я и не тратила на него время. (…) Будьте здоровы, работайте, гуляйте. Чтобы все Вам было приятно. Н.Сорокина.
24/III 74
Дорогой Владислав Михайлович!
Я очень обрадовалась, получив Ваше письмо. Французы правильно говорят, что молчание разъединяет больше, чем расстояние. Вообще, они мастера придумывать афоризмы, пригодные в быту. (…)
А я тем временем каждый день вспоминаю Алексея Павловича (А.П.Глинка — троюродный племянник В.М. — М.Г.), который был исполнителем, а Вы вдохновителем телевизионной эпопеи. Вспоминаю с благодарностью и желаю ему всяческих радостей в жизни, «успехов в труде и личной жизни». Потому что, конечно, это изобретение — опиум для народа. Смотрю на современных молодых девушек и вспоминаю, как убого мы были одеты в их годы. Как постоянно я попадала в стенгазету за слишком короткое платье, за губную помаду и т. д. А теперь не только короткое, но и вовсе без платья и ничего, никто не пугается. (…)
Если будет у Вас минуточка, напишите хоть два слова. Я знаю, что Вы много работаете, давай Вам Бог здоровья побольше.
Всего, всего Вам доброго. Ваша Н.Сорокина.
8/II 76 г.
15.X. 76
Дорогой Владислав Михайлович!
(…) я не поняла или, верней, не расшифровала, что Вы советуете посмотреть в Ларуссе, жизнь Юлия Цезаря или Римскую историю?
О «Мартовских идах» я уже слышу давно, но никак не могу достать эти номера. (…) Мориса Палеолога «нотр дамы» — Арбенина и др. уже прочли, надо только пойти за ним. Я дочитываю Сергея Львовича. Очень интересно, но не захватывающе.
Мне бы очень хотелось услышать от Вас, что Вашей ноге лучше, и Вы начали гулять, как положено. О себе ничего сказать не могу. Все то же самое. Ну и ладно. Сейчас я больше заинтересована розыгрышем займа 47 года, который происходит сегодня и завтра. У меня есть довольно приличное, для такой крупной пенсионерки, количество облигаций. Но они могут в этом году не выйти, а будущий год ещё так не скоро. Ну, хоть наследники получат. Кстати о наследниках, я не говорила ли Вам, что Мила, на полном серьёзе, как всё, что она делает, увезла все мои ножи точить в Шелково и уже прислала их обратно наточенными. Никакие мои доводы против этой операции не помогли. А читали ли Вы «Дом на набережной» Трифонова? Тоже не могу достать. А мои соседи не выписывают ничего путного и не читают ничего кроме себя. Кстати, он четыре дня провел в Греции и произносит только одно слово: «Акрополь, Акрополь!» Может это и правильно.
Я до сих пор не прочла, что о Вас пишут в газетах, т. е. в Вечёрке. (…) включив с опозданием радио, прослушала часть рецензии на книгу какого-то профессора (пропустила, какого) об Иване Грозном. Там меня заинтересовало вот что: после пяти лет опричнины Иван Грозный решил «реабилитировать» казнённых и поэтому велел составить списки этих казнённых и отправить их по монастырям, чтобы там их поминали, потому что они были уничтожены без отпевания. Жутко, но, Боже мой!
Ну, вот пока и все, Очень, очень, очень хочется услышать, что Вы уже выздоровели. Пожалуйста, будьте здоровы.
Шлю Вам сердечный привет. Н.Сорокина.
С.Д.Гайдабуров — В.М.Глинке
(С.Гайдабуров — специалист по коневодству, друг покойного брата В.М.Глинки — Сергея).
4/XI-76. Псков.
Дорогой Владислав Михайлович!
Получил Ваше письмо и книгу, за которую приношу благодарность. Теперь отвечу на вопросы, затронутые в письме. Граф Комаровский по заданию Николая I из Л-града (именно так в письме — М.Г.) в Москву проехал за 3 суток, но есть исторические данные, что сам Николай I, когда возник бунт военных поселений между Новгородом и Старой Руссой, проехал из Москвы в Петербург за 29 часов!* (К сожалению, у меня этот источник пропал в войну, как и вся моя библиотека).
Тройка старорусской конной земской станции, которая принадлежала П.Я.Звереву и у которого я жил, когда учился, выезжала из Старой Руссы в Холм (96 верст) в 6-7 часов утра и возвращалась, как правило, на второй день к обеду, т.е. за 30 часов. В пути была 1½-2 часовая кормежка в Поддорье, где лошадей поили, давали овса и сена. Лошади на «станции» были «запоены», т.е. приучены к тому, что какой бы потной лошадь ни была, её поили и давали овёс, что сокращало время на кормёжку. В Холме лошади отдыхали и кормились. Норма скорости для ямских лошадей была — 12 км в час. Но это я описываю использование лошадей, втянутых в работу, а у помещика лошади, вероятно, были не втянуты (не тренированы), а поэтому требовался отдых перед возращением — четыре-пять дней.
Дорога из Руссы в Холм всегда была сравнительно хорошей, а вот белебелковские мужики, когда спрашивали (их) в глухую осень, о дороге, говорили: а такая, что колесами земли не достать. И это правда, обод колеса крутился в колее как точильное колесо и повозка двигалась на ступице, которая была длинной см 60-70, что и позволяло ездить по таким плохим дорогам.
Если же приходилось ямской тройке в тарантасе на железном ходу ехать по такой дороге, то тарантас садился на ось и застревал, поэтому коренник направлялся в колею и шёл по этой узкой канаве, а тарантас ехал «в целик».
Вот здесь требовался особенно выносливый и послушный коренник. Ну, это всё, между прочим.
С удовольствием отвечу на все Ваши вопросы, а поэтому высылайте их и 3 стр, о которых пишите. Желаю Вам здоровья и многих лет полезной литературной работы.
Ваш С.Гайдабуров
PS Дорога через Новгород (Л-гр — Москва) длиннее ж. дор. на 50-60 верст.
*) Это были особенно выносливые и резвые — курьерские тройки.
16/XI — 76 г.
г. В-Луки
Дорогой Владислав Михайлович!
Прочитал пять страниц Вашей рукописи и, с Вашего разрешения, высказываю свое мнение.
Если лошадь сломала ногу, то приказывать вести ее за 20 км бесчеловечно, тем более такому коннику как Александр Герасимович. К таким лошадям он, конечно, выезжал сам, как и к лошадям, больным заразными заболеваниями. Только, чтобы не завез «заразу» в конную часть.
Лучше вместо «золотистой масти» сказать золотисто-рыжей (гнедой). Вместо «репица на отлете» — «хороший отдел хвоста».
Лошадь, которая делает «свечку», трудно от этого отучить. Этот порок может всегда проявиться, если (как это было) потеряешь управление ею — освободишь мундштучные или резко натянешь трензельные поводья.
Для таких лошадей применяют «шпрунт» — ремень, идущий от переносья оголовья, между передними ногами к подпруге. Шпрунт не дает лошади поднять и разогнуть голову в затылке и, следовательно, сделать свечку.
В 1937 г. я был призван из запаса на ККУКС (предположительно, «Кавалерийские курсы командного состава» — М.Г.) в Ново-Черкасск, а т. к. в Кр. Армии я служил в пулеметных подразделениях, то прибыл на Кавкурсы как пехотинец. Об этом старшина доложил нач. кафедры конного дела. Тот спросил, как же я к ним попал? Я ответил, что назначил Фрунзенский военкомат г. Ленинграда. «Ну, тогда возьмёте вот ту лошадь, что на левом фланге», — сказал начальник. Я подошёл к лошади, вижу ахалтекинец и со шпрунтом.
Решив, что начальник кафедры хочет устроить «цирк», я насторожился. Он знал, что со шпрунтом лошадь сделать свечку не может и на меня не опрокинется, но когда я буду на неё садиться, встанет в «дубы». Взяв в руки поводья и, укоротив левый, не сдерживая лошадь, я сел на ходу. Когда двинулись справа по три, ко мне подъехал нач. кафедры и сказал: «Я закрепляю за вами вот ту лошадь». Оказалось, что это была одна из лучших лошадей эскадрона англо-донец.
Такую ладную кобылу, как «Стрелка» и с этим недостатком надо назначить в маточный состав завода, но она может давать в приплоде лошадей с этим недостатком, что надо учесть при заездке их. Её, вероятно, испортили при заездке — рот чувствительный (мягкий), а руки наездника жесткие (грубые).
До свиданья, желаю Вам всего доброго. Ваш СГ
PS. С удовольствием выполнил Вашу просьбу.
Книгу А. Иванов прочитал, замечания (их не много) напишу позднее. СГ
16/III —77
Дорогой Владислав Михайлович!
Простите, что заставил написать Вас второе письмо, т. к. на Ваше первое не ответил.
Дело в том, что я вот уже около месяца болею воспалением лёгких. Сейчас ещё не оправился, но уже имею возможность написать Вам.
Есть такая песенка: « А я сам, а я сам, я не верю чудесам». Я уже таких песенок давно не пою, т.к. убедился — мало ли чего не бывает!
Конечно, у лейб-гусаров поводья были не сафьяновые, а под сафьян, т.е. окрашены в красный цвет.
Сафьян (настоящий) делается не из овчины, а из козловой кожи, которая значительно прочнее овчины. Поэтому даже если бы поводья были действительно сафьяновые, то, даже привязав их к столбу и упираясь в него ногами, вряд ли можно было оборвать сразу все и мундштучные и трензельные поводья. Возможно, над всадником «подшутили», подрезав на ¾ все поводья.
Даже в этом случае верховая лошадь, которая может управляться «шелковинной», вряд ли потребовала бы таких усилий, тем более, что кавалерийские лошади приучаются к процедуре рапорта, поэтому на ней можно подъехать для отдачи рапорта, или доклада, совсем не управляя поводьями, а только шенкелями, шпорами и наклоном корпуса. Удивляюсь, как можно было удержать лошадь на месте (для отдачи рапорта) после того, когда оборвались сразу все 4 повода.
Возвратиться в строй можно было, совершенно не управляя лошадью, т.к. в строй она будет сама стремиться. В силу такой «стадности» многих лошадей с трудом можно заставить выехать из строя.
Но так как я уже теперь приведённую выше песенку отрицаю, памятуя, что бывает многое, «чего не снилось нашим мудрецам», могу сказать — всякое бывает.
Пребываю на пути к выздоровлению, а Вам желаю не болеть.
Ваш СГ
PS. Давно получил письмо от Нины Захаровны (Ивановской — М.Г.), но так же не мог ей ответить. Собирался сегодня, да немножко устал. Передайте по телефону ей мой привет.
Как писать В.М.Глинка или Глинке?
Пишите, с удовольствием буду отвечать.
ОТЗЫВЫ НА РАБОТЫ Л.Е.ШЕПЕЛЕВА
Опубликование статьи Л.Е.Шепелева о русских придворных чинах и званиях 1722-1917 гг. представляется мне крайне желательным прежде всего из-за полного отсутствия трудов советских историков на эту тему.
За сорок пять лет работы в историко-культурных музеях Ленинграда и его пригородов и за такой же срок консультационной практики в театрах и кинематографии я, буквально, сотни раз слышал как общий вопрос, где можно найти сведения по указанному предмету, так и конкретные недоумения вроде следующих: что за «камергер с ключом» у Грибоедова? Почему Пушкин был недоволен своим назначением камер-юнкером? Что за чин шталмейстера упомянут в стихах Некрасова? Почему министр Столыпин назывался еще и гофмейстером двора? И т.д. и т.п. И всегда приходилось отсылать спрашивающих к единственной существовавшей до сих пор статье в XXV томе словаря Брокгауза и Эфрона, напечатанном в 1898 году.
Конечно, скоро предстоит выход следующего XV тома Советской исторической энциклопедии, в котором обещана статья «Чины, звания и титулы в России», но, судя по статье «Табель о рангах» в томе XIV есть основания опасаться, что придворным чинам и званиям будет уделено очень мало места. Между тем, статья Л.Е. Шепелева при сравнительно небольшом объёме, — около полутора печатных листов, — сообщает самые необходимые сведения о порядке получения придворных чинов и званий (как мужских, так и женских) с их учреждения и до XX века, о тех обязанностях, которые из них вытекали, и о некоторых важнейших придворных церемониях, в которых участвовали лица, связанные с двором.
Статья написана сжатым, ясным языком и несомненно явится ценным пособием для всех интересующихся историей императорской России и придворным бытом.
Научный консультант Эрмитажа
Заслуженный работник культуры РСФСР
В.Глинка
20/Х-74
Работа Л.Е.Шепелева «Отменённые революцией» представляется мне чрезвычайно нужной, просто необходимой для множества лиц, занимающихся историей дореволюционной России — для архивистов, профессоров и преподавателей гуманитарных ВУЗов, литературоведов, искусствоведов, музейных работников, а также для режиссёров театра и кино, занятых постановками пьес и фильмов, воспроизводящих прошлое нашей родины.
Ничего подобного работе Л.Е.Шепелева до сих пор издано не было. Отдельные статьи, незначительные по объёму и поверхностно трактующие тему истории чинов и званий, рассеянные по дореволюционным справочникам и энциклопедиям, теперь почти недоступны широкому кругу вышеназванных специалистов. К тому же даже самые поздние из них написаны с чуждых нам позиций буржуазной науки, в то время, как работа Л.Е.Шепелева представляет собой новое марксистски осмысленное исследование этой области прошлого, опирающееся в значительной мере на первоисточники.
Единственным крупным недостатком работы я считаю отсутствие сведений о производстве в офицерские чины из солдат (точнее, из унтер-офицеров), имевшее место, хотя и в незначительных количествах, во все два с лишком столетия, охваченные исследователем. Этот пробел тем более заметен, что о проникновении в среду гражданских чиновников лиц непривилегированных сословий говорится очень подробно. Думается, что несколькими абзацами текста на эту тему автору следует закончить раздел «Военные чины» и что написать их не составит значительного труда.
Отдельные мелкие замечания сделаны на полях рукописи и, в случае согласия с ними автора, с легкостью могут быть учтены.
В.Глинка
8/VII-76 г.
Отзыв о рукописи В. М. Соколова «Судьба Петра Еропкина».
Работа В.М. Соколова «Судьба Петра Еропкина», написана с большой душевной теплотой и рисует яркий и привлекательный образ талантливого архитектора, далеко опередившего свое время градостроителя, одного из лучших представителей младшего поколения «птенцов гнезда Петрова». В повести-хронике В. М. Соколова мы явственно видим, как, впитав все передовое, что могла дать ему европейская художественная и общая культура, Еропкин остался горячим патриотом и сыграл огромную роль в формировании плана и всего облика новой русской столицы. Убеждён, что советскому читателю прочтение повести Соколова о трудах и трагической судьбе этого русского зодчего, погибшего в борьбе с бироновским режимом, принесет огромную пользу. Художественная биография Еропкина, написанная В.М.Соколовым, проникнута любовью к своему герою и является ценным вкладом в литературу этого жанра о людях русского прошлого. В.М. Соколов сделал большое и доброе дело, потрудившись над этой темой не один год, и академик Д.С.Лихачев прав, утверждая, что рукопись обязательно должна быть напечатана в ленинградском журнале и этим донесена прежде всего до широкого круга людей, знающих и любящих наш город.
Однако, не являясь специалистом историком или искусствоведом, считаю своим долгом обратить внимание автора на ряд дополнений и поправок необходимых, на мой взгляд, при подготовке рукописи к печати.
Будучи совершенно согласен с мнениями академика Д.С.Лихачева и учёного секретаря градостроительной комиссии ВООПИК С.М.Земцова о желательности точных ссылок по всем цитатам из документов, что только усилит достоверность повествования, я полагаю неправильным безоговорочно верить записям В.В.Еропкиной, являющимися не более, как семейными преданиями. Это надо делать с большими оговорками и осторожностью.
Хотя я никогда не занимался специально первой половиной XVIII века, кроме недолгой работы в Петергофских дворцах-музеях, но всё же обращу внимание на ряд неточностей. Например: Пётр был во Франции не в 1720 году (стр. 27), а в 1716 г. Трудно согласиться с трактовкой некоторых распоряжений Екатерины I, завершавших уже налаженные Петром дела, трактуемых, как продолжение его прогрессивной деятельности (стр. 66-68). Как известно, она была совершенно безлична, исполняла то, сто диктовали ей приближённые и. прежде всего Меншиков, в конец «заворовавшийся» при Петре и лишенный им места президента Военной коллегии. Утверждение автора (стр. 74), что вместе с Анной Ивановной в Петербурге в 1730 г. появился курляндский герцог Бирон — неверно. Он был «избран» таковым только в 1737 году, а до этого именовался обер-камергером. Называть Анну Ивановну только курляндской герцогиней (стр. 149 и др.) никак нельзя — она была дочерью царя Ивана Алексеевича и его жены Прасковьи Федоровны, рождённой Салтыковой. А вот противопоставляемая ей цесаревна Елизавета Петровна — дочь латышки Екатерины I (по первому католическому крещению Марты). Так что дело популярности этих личностей крылось не в их национальностях, а в том только, что вторая была дочь Великого Петра.
Главным врагом Волынского при дворе во время его борьбы за власть являлся князь А.Б.Куракин, а не Остерман или Бирон, — с последним Волынский долго и близко «дружил» (См. Соловьев, т. 10, стр. 675 и др.), а среди сторонников Волынского, битых кнутом и сосланных в Сибирь, были немец Эйхлер и француз де ла Суд. Утверждение, что Благовещенский собор в Лавре стал «усыпальницей царей» (стр. 98) довольно странно. К сожалению, такого рода неточности встречаются в рукописи нередко и отмечены мной на полях её карандашом.
Наконец, два слова о том, что не все места повествования возбуждали во мне доверие как читателя. На стр. 109 Еропкин смотрит с вышки Адмиралтейства на пожар и думает о будущей планировке города на месте сгоревших лачуг. Не верится, чтобы он, человек большой души и сострадательный, думал об этом во время пожара, когда гибнет имущество и погибают его владельцы — бедняки. Через два-три дня может быть он и будет об этом думать, но не во время пожара — великого страшного бедствия. Столь же мало убедительным кажется мне «роман» с Еленой, начиная с первой встречи (стр.111) — возок с печкой — зимняя «рисовальня» на полозьях очень странна. За три осенних месяца после пожара довольно было времени. Чтобы все зарисовать и замерить. Странно и то, что упав на бок этот возок не загорается от топившейся в нем печки. Разве можно не упомянуть при рассказе об отношениях жениха и невесты, что Еропкину уже под 50 лет и не пояснить, чем он мог увлечь юную Елену? Или их путешествие по реке: во-первых, шнява — это двухмачтовое парусное судно, а не гребная лодка. Во-вторых, колясок тогда вообще не знали, знали одноколки и тележки, а люди высшего общества ездили в каретах или большими компаниями на «линеях». И, наконец, каким «мальчишкой» Еропкин, родившийся в 1689 году мог тут плавать в лодке? Ведь в год взятия Ниеншанца и основания Петербурга ему было уже 14 лет.
И все мои замечания не меняют общей положительной оценки работы В.М.Соколова как крайне полезной для читателей, в подавляющем большинстве даже не слыхавших имени Петра Еропкина.
Член Союза писателей СССР
В. М. Глинка
Рецензия на рукопись А. и М.Гординых
«ПУТЕШЕСТВИЕ В ПУШКИНСКИЙ ПЕТЕРБУРГ»
Рукопись представляет собой результат поистине огромного труда по изучению всех сторон экономической, политической, идейной, научной и художественной жизни русской столицы времени Пушкина. Подобного монументального труда до сего дня не существует, и, несомненно, это издание найдет множество внимательных и благодарных читателей. Советские люди, и не только ленинградцы, свято чтут память Пушкина и с жадностью вчитываются во всё, что дополняет сведения об его биографии, творчестве и о том, что окружало великого поэта в духовной и материальной сферах.
Работа сделана чрезвычайно серьёзно. На неё затрачено огромное количество рабочих часов, и результат отвечает этой затрате. План книги продуман основательно, и распределение материала по главам, так же, как порядок их, не вызвали у меня сомнений. Вводные статьи «Из петербургской хроники» вполне оправданы и выбор том удачен.
Словом, общее впечатление от рукописи более чем положительное. Я от души желаю ей скорейшего выхода в свет.
Однако существует ряд мест, которые, мне кажется, следует дополнить иногда двумя-тремя словами, в других случаях несколькими фразами. Прилагаю 8 страниц с 85 замечаниями. Остальные, не меньше числом, но, думаю, не столь существенные, отмечены карандашом на полях, чтобы обратить на них внимание авторов и редактора.
член Союза писателей СССР
В.М.Глинка
23/VI-81 г.
Отзыв о дипломной работе С.Л.Летина
«История военной формы петровского времени по изобразительным материалам»
(гравюра, живопись, скульптура).
Видный советский историк, директор Института истории АН СССР, профессор С.С.Хромов в одной из статей, напечатанных в 1981 году, писал: «Вся совокупность элементов материальной культуры, ее памятников «следы веков» — это тоже каждодневные встречи с родной историей».
Мне кажется, эти убедительные строки могут быть поставлены эпиграфом к дипломной работе С.А.Летина. Если в художественных и театральных вузах нашей страны существует курс истории костюма, то наиболее важным для патриотического воспитания советских граждан является его раздел, касающийся военной формы. Ведь именно он может дать точное представление о том, как выглядели защитники чести и национальной независимости нашей страны на полях Полтавы и Бородина, или солдаты и офицеры в боях под Плевной и на Балканских горах, отдавшие свою кровь за спасение болгар от ига турок. И все мы знаем, что, к сожалению, очень часто наши театральные и кинопостановки также как станковые живописцы и книжные иллюстраторы, передают историческую военную одежду весьма неточно. Винить в этом кого-либо трудно — справочная литература по данному вопросу, почти вся изданная до 1917 г., представляет библиографическую редкость и почти недоступна тем, кто работает вне Москвы и Ленинграда. Мне весьма близко пришлось столкнуться с этими затруднениями благодаря консультациям в театрах и на кинофабриках Киева, Таллина и Тбилиси. Да и ленинградские постановки оперы А. Петрова «Пётр I», спектаклей «Три сестры» и «Тихий Дон», московской киноэпопеи «Война и мир» требовали от художников и от меня кропотливого и долгого труда над изобразительными и документальными источниками.
Итак, живописцам и графикам, художникам по костюмам театров и киностудий, актерам и режиссерам до крайности нужны сведения о русском военном костюме. И очень хорошо, что за последние годы ленинградские вузы выпустили нескольких, правда, всего 2-3-х молодых людей, интересующихся вплотную этими вопросами. Но ни один из них не исследовал военный костюм петровского времени так скрупулёзно, как сделал это С.А.Летин. И очень хорошо, что он выбрал эту тему, едва ли не самую трудную и запутанную из всей истории военного костюма дореволюционной России. В условиях сложной экономики петровского времени приказ о введении нового покроя формы не всегда мог быть столь точно и быстро выполнен, как это делалось хотя бы в середине XIX века. А исследователи полагали, что раз приказано, то и было выполнено, к тому же слишком доверчиво, принимая весьма немногие, единственные сохранившиеся образцы подлинных предметов обмундирования и портреты, в основном писанные не ранее второй половины царствования Петра, за непререкаемо правдивые источники. С.А.Летин первым взял под сомнение сведения, сообщаемые в многотомном труде А.В.Висковатова и за ним авторами ряда дореволюционных сочинений и подверг критическому анализу весь дошедший до нас изобразительный и вещевой материал, подкрепив этот анализ многочисленными официальными документами и свидетельствами современников. Сделанная автором работа в корне разрушает установившиеся представления о военном костюме петровского времени, неоднократно, как оказывается, менявшемся с 1695 по 1725 гг. в отношении покроя, цвета и материалов. Смело можно сказать, что работа С.А.Летина является новым словом в избранном им участке истории русского военного костюма, интересно и убедительно связанного с влиянием вначале польской, венгерской, а затем французской военной одежды, с общим вопросом внешней европеизации русского быта.
Уверен, что, будучи превращена автором в статью, эта отличная дипломная работа найдет место на страницах наших искусствоведческих журналов и послужит на пользу тем, кто занимается историей материальной культуры петровского времени.
Заслуженный работник культуры РСФСР,
научный консультант Государственного Эрмитажа
В.М.Глинка
Рецензия писателя-историка Ю. Давыдова
на рукопись романа В.М.ГЛИНКИ «Повесть о Сергее Непейцыне»
Давно уж, в бериевских еще лагерях, попалась мне однажды «Старосольская повесть» В.М.Глинки; потрепанная, зачитанная до дыр, она оставила во мне прекрасное и трогательное воспоминание. Потому-то, должно быть, с особенной доброжелательностью и даже волнением принялся я за его новый роман, находящийся покамест в рукописном виде…
Роман этот рассказывает о нелёгкой судьбе офицера-артиллериста екатерининских времен. Но настоящий роман — магический кристалл, сквозь который открывается обширная панорама. В нашем случае — географическая, историческая и психологическая.
Главы (или части), возведённые, как хоромины, неторопливо, искусно, заботливо, населены густо. По табели о рангах живут там офицеры от «благородий» до «высокопревосходительств»; без табеля о рангах — и лапотные дворовые, и колодники, и английский тюрьмовед-филантроп, имя которого по сей день носит одна из улиц Херсона. Пользуясь морской терминологией, сказать можно: В.М.Глинка действует на оперативном просторе.
Следуя традиции, которая, сознаюсь, мне по душе, автор начинает почти аb avo. Он не экспериментирует с категорией времени, не смещает время и не опрокидывает вспять, хотя приём и заманчивый. Нет, В.М.Глинка ведёт читателя шаг за шагом, со ступеньки на ступеньку: деревенское детство, кадетское отрочество, фрунтовая, походная юность. И возникают пред нашим взором к провинциальное лесное приволье, и окраинный Петербург с выгонами и огородишками, с обывателями среднего достатка, и шлях, бегущий к югу, в украинских степях, к полуденному морю. А потом опять град Петров — гром победного празднества и бестолочь канцелярий, шляпа светлейшего, густо осыпанная драгоценными каменьями, и замусоленные мундиры горемык-ветеранов.
Всё это сработано уверенной, спокойной, не дрожащей рукой человека, который отчетливо, в красках, объёмах и формах видит то, что взялся описать. И не только видит, но слышит, осязает и обоняет. А ведь только так и нарождается череда дышащих, движущихся картин, слагающихся в живую панораму.
Чего стоят, например, деревенские, усадебные сцены! Какая покоряющая точность! Этот горьковатый запах гари от бород и армяков, эта ладная плотницкая работа, когда летят не просто щепки, а щепки-отёски… А кадетские уроки фехтования и вольтижировки? Прелесть, прелесть… Особенно если припомнишь «бытовую сторону» иных поделок на исторические темы, авторы которых, лишённые интуиции, нахально вламываются в прошлое со своими привычками, навыками и манерами.
Роман течёт широко, вольно, медленно. Широко и вольно — кто ж возразит, кто ж оспорит? Но медленно… Гм! Есть два рода препятствий, возникающих у авторов: от недостатка знания материала и от избытка знания материала. На мой взгляд, В.М.Глинка испытывает трудности от избытка. У литературы свои законы, несхожие с законами историографии.
И вот я, читатель, вдруг ловлю себя на странном потяготливом ощущении: будто сижу в кино-зале, смотрю интересный фильм, а напряжение тока упало и на экране все замедлилось. Помилуй бог, я отнюдь не навязываю романисту рецептов киноискусства, буде таковые и существуют. (И я не говорю здесь о некоторых эпизодах, кажущихся мне вовсе лишними: кн. Давыдов с его вертепом и нелепой его смертью; страницы, посвященные пребыванию Сергея у дядюшки-городничего). Суть в том, что где-то, сперва и неприметно, блекнет накал той нити, что даёт свет в лампе. И отсюда задача автора: отыскать злополучный «пункт» или злополучные «пункты», ведь так важно, по умной замете Ключевского, «поймать эту непоседливую птицу — юношеское внимание».
Главный герой романа — Сергей Непейцын. Становление характера, внутренний мир Сергея показаны автором с заботливой и неторопливой обстоятельностью. Всё использовано для того, чтобы облик его проявился зримо и завоевал наше сердце. И мы верим, не хотим верить, а взаправду верим, что Непейцын 1-ый — отличный и благородный малый.
Рядом с Сергеем выведен брат его, Осип, меньшой Непейцын. Красавец, щёголь, ловкач, себе на уме, отнюдь не дурак. Но, увы, наделённый нравственными изъянами; самый неприятный — дурное отношение к «народу».
Волею автора братья противопоставлены. Не как гении добра и зла, но противопоставлены. Однако вопреки авторским намерениям происходит нечто неожиданное: Осип-то, честно говоря, вызывает большую симпатию. Почему? Да потому, чёрт возьми, что он живее, непосредственнее, попросту бойчее своего старшего братца. И вот я, читатель, пропускаю мимо ушей его, Осипа, отрицательные качества. Я на многое худое смотрю сквозь пальцы и почти готов простить ему искательство «за корпусом», карьеризм, легкомысленную влюбчивость. Ведь, в сущности, от этого никому не было зла, он, Осип, не созрел до злодейства. И мне, ей-ей, жаль оставлять беднягу в одинокой могиле.
Сдается, следовало бы наделить и главного героя какими-то своеобычливыми штрихами, славными, «молодыми» чёрточками, не отымая, понятно, «высокого образа мыслей», но без скучного резонёрства по малейшему поводу.
Основным «простолюдином» выступает в романе Филя, крепостной умелец, слуга Сергея. На всем облике его лежит явственная печать Гриневского Савельича. Филя пестует баринка, он и денег, и белья, и здравия его рачитель. Пусть так, хотя и для Фили на палитре B.M.Глинки могли бы найтись новые, необщие краски… Однако и в небольшой размером «Капитанской дочке» встречаешь простолюдинов иной стати. А в обширном романе В.М.Глинки нет мужика хотя бы с проблесками других настроений, кроме рабьего желания «справно» нести службу. Правда, пугачевская война уже погасла, да ведь огонь-то совсем недавно гудел могучий, уголья ещ… тлели, жар таился. А в рецензируемой рукописи — лишь бравые солдаты-ребятушки, усердные слуги, разнесчастные колодники, скользкие канцеляристы. И ни одного, шаром покати, ни одного нет, чтоб помечтал, погреми про другое не страдальческое, не подневольное житьё-бытьё.
«Третий чин» представлен в романе: живописец, херсонский лекарь, дворцовый книгочей. Отличные люди! Чистые люди! И дело их профессиональное отменно показано автором. Но дальше туманных воспарений они не идут, эти современники Радищева, упомянутого романистом. Разделяли иль нет персонажи «третьего чина» радищевские устремления? Надо бы рельефнее прояснить. Правда истории требует.
Симпатичен, трогателен дядюшка Непейцын, старый честный вояка хранящий в капище сердца заветы Петра. Он — «слуга царю, отец солдатам»; у него добрые намерения, а его рассуждения об участи крепостных психологически верны. Вообще «хорошие» баре в романе всем; голова, выписаны они любовно; «плохие» баре — бегло, наскоро, и совсем не застревают в памяти; такая мимоходность, что ли, понятна: автору, верно, давно набили оскомину «бяки» иных исторических романов, построенных по схемам школьных учебников, И все ж необходимо изыскать способ — художественный, беллетристический — дабы показать (не сказать, а показать!), что добрыми намерениями добрых бар, как ни крути, вымощена дорога в ад.
С заслоном в «хорошесть» представлен и адмирал Мордвинов. Пристального внимания заслуживает сия фигура, сложная и противоречивая, Пушкиным воспетая и декабристами чтимая. В пору, описанную В.М.Глинкой, Мордвинов служил в Черноморском флоте. Посредственный флотовождь «линейной школы», он заслужил справедливую неприязнь и Потемкина, и Суворова, и Ушакова. К тому же Мордвинов отнюдь не отличался человеколюбием. Его приказы о дисциплине и поведении нижних чинов писаны, употребляя известное выражение, кнутом. Дом свой он держал, как лорд, не очень-то oxoтно завязывая знакомства. Некоторое свободомыслие — шведско-британского аристократического пошиба — не помешало будущему графу раздобыться крымскими латифундиями, что и вызвало впоследствии ироническую усмешку государя императора Александра Павловича: «Славны бубны за горами…» Мне думается, образ адмирала Мордвинова просит изменения акцентов.
Чтение романа В.М.Глинки доставляет эстетическое удовольствие. Словесная ткань романа на редкость добротна; она лишена красивостей, литературщины в ней нет ни на унцию, фраза отчетливая, почти всегда уснащенная меткой деталью.
Можно по разному оценивать «Петра Первого» А.Н. Толстого, но хочется согласиться с его словами: «Мой «Пётр Первый» написан языком вполне современным. Архаизована лишь тональность речи. Было бы реакционным в наше время прибегать исключительно к древнему языку, даже в историческом повествовании. Тональность архаизовать — это другое дело». Всё это без натяжки применимо к стилю рецензируемого романа.
Некоторые (совершенно, впрочем, пустячные) замечания, быть может, покажутся автору не совсем никчемными. Почти все мои придирки касаются прямой речи, ибо исторический персонаж никогда не изъясняется безотносительно к эпохе. Эти «сучки» и «задоринки» я подчеркиваю при цитировании.
Стр. 121: корабль назван «парусником». Парусник — без парусов.
Стр. 153: «Имей в виду — меня во флот палкой не загонишь»
Стр.194: «Что вы, наоборот, вам за это спасибо»,
Стр.222 : «Фома обязательно начинал петь». Еще в начале XX в. резало слух употребление «обязательно» вместо «непременно».
Стр. 226 : «…Иностранцев знатных масса».
Стр. 226 : «…Художники всякие и садовники». Не уточнить ли? Ведь «художник» и в XIX в. зачастую понимали, как ремесленник.
Стр. 402 : В остроге «гомон голосов и звон цепей» напоминал взбудораженный улей.
Стр. 333 : «Захвати… бинтом под зад, да завязывай на животе». В таком контексте: «на брюхе».
Стр. 377, 449 : «Объегорить». Не следует ли сверить, когда появилось это «объегорить»? Кажется, Гиляровский выводит его из имени своего современника плутоватого полового одного из московских трактиров.
Стр.412 : Лекарь говорит: «цинга». В ту пору говорили: « скорбут».
Стр. 476 : «Сформировал… три… батальона».
Стр. 503: «…В коллегии … никто не работал». Очевидно, следует: « В коллегии занятий не было».
Прямая речь простых героев куда сочнее прямой речи «икон» — Кутузова, например: длинные, тяжелые, официальные фразы, будто не говорит, а реляцию диктует.
Все это может быть устранено легким мановением пера. Разумеется, при желании автора.
Заканчивая, должен еще и еще раз подчеркнуть несомненную, весомую и высокую художественно-историческую ценность романа В.М.Глинки. Уверен, что книга найдет многочисленных и благодарных читателей.
Ю.Давыдов
1.03.65
Письмо Г.А.Дубровской, редактору изд. «Детская Литература»
26/II.66 г.
Дорогая Галина Александровна!
Я получил замечания тов. Лурье на мою повесть, которые, как мне кажется, без достаточного основания названы рецензией. Конечно, очень жаль, что не прислали их мне два месяца назад сразу по получении издательством. Сейчас, лёжа в постели, мне труднее отвечать, обороняться от них. А обороняться необходимо, потому что далеко не всё на этих 8 страницах, я полагаю, обоснованно. При этом, мои возражения пойдут по трём линиям: по чисто фактической, по второй, которую я бы назвал линией некоторых вольностей, позволенных беллетристу — ведь С.С.Лурье подошел к моей повести, как к историческому исследованию, — и по третьей, где объединены возражения тов-щу Лурье на его требования изменить отдельные обороты речи, слова, т.е. на претензии чисто редакционного порядка. Наконец, в завершение письма я напишу Вам о том, что, мне кажется, следует принять из замечаний этой, несколько странной, рецензии.
Итак, начнем, оговорившись еще раз, что, лёжа в постели, я располагаю только своей небольшой библиотекой и выписками, которых при работе над «Непейциным» накопилось немало.
Первым разберем пункт 2-й замечаний. (Ответы на 1-й и другие, здесь пропускаемые, смотрите во второй части письма). В этом 2-м пункте содержится весьма решительное утверждение, что я ошибаюсь, вложив в рассказ дядюшки Непейцина название Славяно-Сербской провинции, «ибо такой провинции в Российской империи в царствование Екатерины II не существовало». И далее следует цитата из сочинения географа Семенова о более позднем происхождении названия города Славяно-Сербск, о котором, замечу, я и не упоминал. Позволю себе возразить двумя нашедшимися под рукой цитатами, говорящими, что именно такое название бытовало:
1) К 1759 г… область эта была названа Новой Сербией, а земли между реками Бахнутом и Луганью, заселенные исключительно сербскими выходцами, — Славяно-Сербией», читаем в Военной Энциклопедии, изд. Сытина, СПБ, 1913, т. ХI, стр. 7 и 2) «Другие сербские выходцы Шевич и Депрерадович получили в Бахмутской провинции земли, получившие название Славяно-Сербии» (Энциклопедия Брокгауз и Ефрон, т. ХХIV, стр. 673). Вот я и думаю, что мой дядюшка в рассказе о расселении сербов на юге России мог выразиться, не обязательно соблюдая точные термины административного деления.
В пункте 6-м тов.Лурье протестует против того, что тот же дядюшка «выправляет» бумаги, нужные для определения племянников в корпус, у Псковского предводителя дворянства, и рекомендует это делать в Дворянской опеке, утверждая, что «термин предводитель дворянства» вошел в обиход ухе после издания в 1785 г. так наз. «Жалованной грамоты». Между тем, как пишут многие исследователи, должность предводителя дворянства учреждена в 1766 г., и с этого времени на предводителей возложена руководящая роль в Дворянской опеке и других органах сословного управления. (см, хотя бы С.A. Корф. Дворянство и его сословное управление. СПБ, 1906, стр.207 и др.) Мне кажется, что без непонятного любому советскому читателю термина «опека» рассказ мой (в повести) заучит лучше.
Пункт 9. Здесь, тов. Лурье утверждает: «Греческого корпуса никогда не существовало». Формально он прав, но мне кажется, что назвать так (не цитируя официальных документов) учебное заведение соседнее с корпусом, где учился Непейцин, всё-таки можно, ибо именно так оно в просторечии звалось. Вот, что сказано в статье военной энциклопедии изд. Сытина: «Греческая гимназия была наименована Корпусом чужестранных единоверцев (и носила также название Греческого кадетского корпуса)» Указ. изд., СПБ, 1913, т. ХIII, стр.198. Добавлю еще, что в послужном списке генерала Д.Куруты, хранящемся в Центр. Воен. Историч. архиве (в Лефортове) значится: «В службу вступил из Греческого кадетского корпуса» Неужели лучше ввести в повесть громоздкое название «Корпус чужестранных единоверцев» или «Греческая гимназия», столь чуждое военному укладу этого заведения, готовившего офицеров?
В пункте 10 тов. Лурье требует, чтобы я «тщательно проверил» так ли, как я описываю, выглядел орден Георгия 3-й степени на шее генерала Мелиссино. Да, мне представляется, что он выглядел именно так для мальчика Непейцина привыкшего к меньшему кресту Георгия 4-й степени в петлице своего дядюшки.
В пункте 13-м тов. Лурье утверждает, что фамилию французского адмирала Сюфрен надо обязательно писать через два «ф». Возражу на это, что в военной энциклопедии изд. Сытина, СПБ, 1911, том II, стр.510 и др. фамилия этого адмирала упорно пишется через одно «ф». Можно ли и мне так писать?
Пункт 16. Тов. Лурье выражает уверенность, что гр. Безбородко «занимал слишком высокое положение, чтобы заниматься сравнительно мелкими делами», как ассигнование сверхобычных сумм на экипировку кадетов выпуска Непейцина, А вот, что пишут историки этого учебного заведения: «Все доклады Мелиссино идут через стоящего «у собственных ея величества дел» гр. А.А.Безбородко». (Жерве и Строев. Ист. очерк 2 кадетского корпуса, 1712-1912, СПБ, 1912 г. стр 95) И ещё также: «выпускникам этого (1787) года было дано, в изъятие из правил, по 100 рублей на обмундирование «из кабинета ея величества» по ходатайству А.А.Безбородко». (Ломан, «Ист.обозрение 2 Кадет. Корпуса». СПБ, 1862, стр. 148). Полагаю эти источники для себя достаточно достоверными.
Пункт 17 В моей повести М.И.Кутузов, рассказывая юноше Непейцину историю крепости Очаков, упоминает эпизод: «Карл с Мазепой в этот самый Очаков бежали из-под Полтавы...» Тов. Лурье категорически утверждает: «Это неверно!» и заканчивает свои возражения словами: «Бегство Карла и Мазепы в Бендеры — общеизвестный исторический факт!» Вот и жаль, что автору столь резких замечаний осталось неизвестным, что Карл и Мазепа, переправившись через Днепр, первоначально укрылись от русской погони именно за надежными стенами Очакова и лишь потом перебрались в Бендеры. Об этом смотри хотя бы «Историю России с древнейших времен» С.М.Соловьева, изд.2-е, к. 4-я, т.ХVI, стр. 41-42; Воен. энцикл. Сытина, т. ХII, стр. 40; Вольтер. «История Карла ХII» и др. источники.
Пункт 18. Тов. Лурье возражает против того, что убитый под Очаковым генерал Синельников назван в повести Екатеринославским губернатором, официально-де, место, которое он занимал, именовалось «правитель наместничества». Между тем, на надгробном памятнике его у Очаковского собора он назван Екатеринославским губернатором, так же как в статье словаря Брокгауза и Ефрона, т. XXX, стр. 27 и, наконец, в специальной статье украинского историка Д.Эварницкого: «Первый екатеринославский губернатор». «Исторический Вестник», 1887, №1. Думаю, что и мой герой может так его называть.
Пункт 20. Рецензент опять сомневается и рекомендует мне «Тщательно проверить» утверждение племянника адмирала Мордвинова, что его дядюшка плавал в Америку. Можно отослать тов. Лурье к статье в Воен. Энциклоп. изд Сытина, СПБ, 1914, т XVI, стр. 408, где говорится, что молодым офицером Н.С.Мордвинов «три года плавал на судах английского флота у берегов Америки»
В пункте 22 тов. Лурье утверждает, что я допустил «фактическую ошибку», назвав графа Н.И.Салтыкова вице-президентом Военной коллегии. Могу сослаться на специальную статью «Военного управления в России» (Столетие Военного министерства. Т 1-й, СПБ, 1902 г., стр. 43), где сказано о Н.И«Салтыкове: «…в 1788 г. назначен вице-президентом Военной коллегии». То же утверждает и автор статьи о нём в «Энциклопедии военных и морских наук» под ред. ген. Леера, СПБ, 1895, т VII, стр. 80. Почему бы мне им не поверить?
В пункте 23 тов. Лурье считает, что я «полностью перепутал биографию» греческого патриота Качиони, который, по мнению тов. Лурье, «нападал на турецкие корабли на сооруженном «собственным иждивением» военном корабле во время русско-турецкой войны 1787-1790 гг.», а в моей повести о его подвигах рассказывает подросток-грек в середине 1780 г. Однако, вот что пишет, как мне кажется, более авторитетный и более поздний источник, чем тот на которого ссылается тов. Лурье: «Качиони, Ламбро Дмитриевич… приобретя на свои средства небольшой корабль и получив от воодушевленных им соотечественников ещё два таких же, вышел… в Эгейское море для партизанской борьбы с турками. Жестокость К. и его неуловимость заставили турок выслать против него значительную часть своего флота. Видя неравенство борьбы, Качиони во время 1-й турецкой войны решил перейти на строну русских и в 1769-74 гг. продолжал уже под русским флагом свою кровавую расправу над турками». И затем: «В 1775 г. К. прибыл в Петербург, был принят на русскую службу, а во время 2-й турецкой войны 1787-1792 гг. состоял уже в чине майора» (Воен. энцикл., изд. Сытина, СПБ, 1913, т. ХII, стр. 466-467). Я нахожу, что, основываясь на этой статье, имел полное право вложить в уста своего героя рассказ о деятельности Ламбро Качиони.
Пунктом 26 тов. Лурье вновь советует мне «тщательно проверить» имел ли А.В.Суворов во время осады Очакова орден Андрея Первозванного. Да, он был награждён этим орденом в предыдущем году за победу на Кинбурнской косе. К слову сказать, не удивляет ли Издательство, что в случаях своих сомнений автор «рецензии» рекомендует проверять их мне, а не делает это сам, что, казалось бы, входит в его обязанность. Ведь тогда не пришлось бы ставить вопроса.
В пункте 30 заключается утверждение, что упомянутых в моей повести князей Давыдовых «в Российской империи не было. Были князья Давыдовы-Багратионы». Весьма безапелляционно. Но и в данном вопросе тов. Лурье осведомлён не до конца. В сочинении С.Васильевича «Титулованные роды российской империи». СПБ, 1910, т. 1, стр. 60, дана фактическая справка, что род грузинских князей Давыдовых «признан в России» указом от 6 июля 1738 г. Существовали и упомянутые тов. Лурье князья Давыдовы-Багратион, утвержденные в российском дворянстве только в 1850 г. Добавлю, что помещики Псковской губернии князья Давыдовы известны мне из архивных дел ХVIII в., хранящихся в Псковском областном архиве.
Теперь позвольте перейти ко второму типу моих возражений товарищу Лурье, которые, как я сказал в начале этого письма, касаются вольностей, позволительных, на мой взгляд, автору беллетристического творения.
В пункте 1-м замечаний тов. Лурье начал свою критику с того что, по его мнению, я на первой же странице повести «отхожу от исторической действительности», рассказав, что в мае 1774 г. дядюшка Непейцин приехал в Петербург курьером с известием о победе над турками. Тов. Лурье даже привел в подтверждение своей мысли цитату из «Очерков по истории СССР» в которой сказано, что в июне 1774 г. Румянцев с главными силами переправился черев Дунай и вскоре русские одержали победу при Козлудже. А потому, мол, «вполне понятно», что с известием об этой победе дядюшка в мае «никак не мог прискакать». Но ведь я нигде и не утверждал, что дядюшка вёз известие о победе именно при Козлудже. А позволил я себе такую вольность потому, что в специальных работах по истории 1-й турецкой войны говорится, что Каменский и Суворов во второй половине апреля переправились через Дунай и с боями очистили Бабадагскую область. (См. соч. Петрова «Описание войны России с Турцией с 1769 по 1774 гг.» СПБ, 1866, или, хотя бы, обстоятельную статью в Энциклопедии военных и морских наук под ред. Леера, СПБ, 1893, т. VI, стр. 615). Вот я, как беллетрист, а не историк, и осмелился предположить, что с трофеями одной из этих небольших побед Суворова или Каменского фельдмаршал Румянцев и послал курьером в Петербург храброго майора — дядюшку Непейцина. И рассказ мой построен не совсем на пустом месте, как утверждает тов. Лурье.
В пункте 8 тов. Лурье упрекает меня в том, что в 1782 г., при поступлении в Артиллерийский корпус моего героя, директором его показан генерал Мелиссино, когда в то время таковым состоял ещё генерал Мордвинов. Поверьте, что, проштудировав буквально всё, что напечатано по истории этого учебного заведения, я отлично знаю эти даты. В одном из первых вариантов повести генерал Мордвинов был упомянут, но по зрелому размышлению я решил, что для выпуска Непейцина, высоко чтившего и всегда помнившего именно Мелиссино, я могу обойтись без Мордвинова. Ну, и не упомянул, что был один директор да умер, и через полгода назначали другого. По-моему, такая вольность в исторической повести вполне допустима! Упрекает меня тов. Лурье еще и в том, что назвал Мелиссино генерал-майором, когда он с 1783 года стал генерал-поручиком. В корпусе-то он появился в названном мной чине всего раз. Согласен переименовать его.
Эти же мои пояснения относятся и к пункту 11 замечаний тов Лурье.
Таким образом, до сего места этого обширного письма я ответил на пункты 1, 2, 6, 8, 9, 10, 11, 12, 18, 16, 16, 17, 18, 20, 22, 23, 26, 30
(…)
И вот, теперь остались только те замечания тов. Лурье, которые, по-моему, нужно принять. Буду, Галина Александровна, сразу же отмечать и страницы последней редакции повести, (в которой она уложена в 462 стр.), с просьбой к Вам внести эти поправки, как сделаю я на своём экземпляре.
Таких всего пять. Это пункты: 3, 4, 19, 26 и 29 рецензий тов.Лурье.
Стр.51 (строка 6 снизу) Не «под Кагулом», а «при Кагуле».
Стр.54 (строка 4 снизу). Не «калмычьё», а «башкиры».
Стр.361 (строка 12 сверху). Не «двадцать лет», а «двадцать пять лет».
Стр. 374 (строка 16 сверху), 389 (строка 6 снизу), 391 (строка 12 снизу) — везде снять слово «капитан», так что останется «исправницкой», «исправником».
Стр.424 (строка 9 сверху) снять слово «граф» и заменить его словом «генерал».
Уфф!!! Наконец-то добрался до конца. Несколько дней писал черновики, диктовал, справлялся с книгами и т.д.
Стоило ли это делать, да еще в таком объёме? Сейчас, по правде говоря, даже не знаю. Пусть же, прежде всего, это убедит Вас, моего редактора, что, трудясь над «Непейцыным», я немало покопался в материалах эпохи. Но при этом скажу Вам по совести, что сам я мог бы, наверное, сыскать в своем творении не одну неточность, которые не заметил тов. Лурье. Но, честное же слово, я намеренно их допускаю, твердо считая, что для беллетриста важно показать дух времени, а не букву. На том и сейчас стою.
А за сим будьте здоровы, простите, что затруднил чтением ещё одной рукописи.
С уважением
В.Глинка.
P.S. И ещё, простите, одна поправка. На стр. 68 строка 12 снизу — вместо «генерал-майор» поставьте, пожалуйста, «генерал-поручика» (см. низ стр. 6 сего письма)
А.П.Шевырев — В.М.Глинке
9 октября 1982 г.
Уважаемый Владислав Михайлович!
К сожалению, не смог сразу выполнить Вашу просьбу и прислать Вам свои замечания на Вашу работу. Дело в том, что я отдал рукопись Кавтарадзе, а сам всё лето и сентябрь был в разъездах, и только на днях вновь получил рукопись в свое распоряжение.
Прежде всего, несколько слов о структуре работы. Мне представляется совершенно правильным то, что Вы в начале каждого царствования даете общие изменения в форме одежды, которые последовали в данный период. Однако думается, что следует акцентировать наиболее важные изменения и для этого можно отступить от хронологического принципа. Так, при описании перемен в николаевское царствование предпочтительнее было бы дать сначала изменения в покрое мундиров, брюк, головных уборов, шинелей, а затем уже в знаках отличия, пуговицах, амуниции и др. При этом, мне кажется, следует подчеркивать те изменения, которые вводились на длительный срок и которые существенно изменяли внешний облик русского солдата (из этого же периода я бы подчеркнул введение однобортного мундира, темно-зеленых брюк и серых рейтуз, касок, знаков отличия для офицеров и унтер-офицеров, галунных погон, овальных кокард на фуражках). Кроме того, можно было бы в специальных разделах давать изменения, общие для гвардии в целом, а также для отдельных родов войск (тяжёлая и лёгкая пехота, гвардейская и армейская; кирасирские, драгунские, гусарские, уланские, казачьи полки, тоже гвардейские и армейские). К примеру, стоит особо отметить введение лацканов для гвардейской пехоты и однобортных мундиров для гвардейской кавалерии в александровскую эпоху. Иными словами, чем больше обобщений перемен в обмундировании, тем легче, на мой взгляд, читателю воспринимать эти перемены. И еще одно замечание относительно структуры работы. Было бы желательно наряду с перечислением изменений в формах одежды включить в работу несколько разделов, посвящённых описанию обмундированию на определенный исторический момент, например, к началу какой-либо крупной войны или к концу чьего-либо царствования. По крайней мере, систематическое описание внешнего вида русской армии к 1914 г. значительно бы увеличило, как мне кажется, ценность работы.
Несколько частных замечаний. Мне думается, что в работе содержится много излишних подробностей: замена в гв. конно-артиллерийской роте высокого султана пирамидальным, а затем помпоном (с. 32); уменьшение числа пуговиц на шинели до шести (с. 39); замена прорезных номеров на киверных гербах накладными (с.39); укорочение шнуров на груди у лейб-казаков (с. 64); обшивание кожаной крагой рейтуз у улан в течение трёх лет (с. 66); обложение Башкиро-Мещеряцкого войска денежным сбором взамен военной службы (с. 54) — об этом войске можно было бы вообще не упоминать. Вообще, казачьим войскам отведено слишком много места — на мой взгляд, следовало бы уделить внимание только наиболее устойчивым казачьим формированиям, перечислить предметы их обмундирования и отметить, что они различались по цвету (ведь не перечисляете Вы цвета доломанов и ментиков всех гусарских полков). Касательно же излишних подробностей, должен отметить, что наиболее перегружен ими раздел, посвященный николаевскому царствованию. Мне представляется, что этот раздел и наименее систематизирован. Вместо всех этих подробностей можно было бы усилить акценты, на наиболее характерных явлениях в обмундировании войск, о чём я писал выше. Мне кажется даже, что лучше было бы повторить в разных местах некоторые факты, чем увеличивать объем фактического материала (напр., не только указать на сохранение традиционных цветов воротников гвард. полков, но и повторить эти цвета (с. 22))
При описании орденов Вы не всегда указываете на то, что на ленте носился крест — знак ордена (с. 4), а из описания ордена Станислава трудно понять, чем отличались друг от друга три его степени (кстати, почему Вы называете орден Святого Станислава, в то время как ни Андрея, ни Александра, ни Георгия, ни Владимира, ни Анну Святыми не величаете?) Повествуя об учреждении ордена Св. Анны следует, на мой взгляд, отметить, что он первоначально имел три степени, чтобы не ввести в заблуждение достаточно эрудированного, но недостаточно внимательного читателя (с.15).
Следует, как мне кажется, указывать, в каких случаях носились разные предметы обмундирования, напр., сюртук (с. 21). На стр. 39 , перечисляя знаки различия офицерских чинов, Вы пропустили подполковника; на стр. 69 вкралась явная опечатка — 30 февраля. Еще одно замечание касательно орденов: думается, следует отметить украшение орденов мечами как знак получения ордена за боевые заслуги.
Несколько замечаний стилистического порядка. Фраза на стр.1 будет звучать лучше б следующем виде: «…Они были снабжены от казны железными кирасами, закрывавшими грудь и спину, и шлемами…». Не очень удачно, как мне представляется, выражение «ярко реакционный характер» (с. 2). На стр. 19 фраза будет иметь более точный смысл, если её построить следующим образом: «Генералам и офицерам была предоставлена свобода пудрить волосы, а в 1809 г. это было запрещено».
О достоинствах Вашей работы я писать не буду, потому что не чувствую себя вправе брать на себя роль Вашего критика. Вы знаете, с каким уважением я отношусь к Вам и Вашим трудам. Я очень многим Вам обязан, и если мои замечания окажут Вам хоть малейшую помощь, это будет для меня большой радостью.
Мои дела идут неплохо. Лето я, как писал выше, провел все в путешествиях: в июле ездил со студентами на практику в Белоруссию и Литву, побывали в Минске, Несвиже, Мире, Гродно, Вильнюсе, Тракае, Каунасе, Калининграде, на Куршской косе, в Клайпеде, Паланге, Шяуляе, Полоцке. Впечатлений, конечно, осталась масса — такая работа лучше всякого отдыха. В августе отдыхал на турбазе в Горьковской области — здесь был полный набор спокойного отдыха: утренние купания, грибы, прогулки по лесу, парное молоко по вечерам. Отдыхал я вместе с женой и дочерью, и по окончании срока путевки тоже предприняли небольшое путешествие: съездили в Гороховец и Горький. Ну, а в сентябре мне довелось выполнять продовольственную программу: копал картошку студентами в Подмосковье. Погода, слава Богу, нам благоприятствовала, поэтому смогли управиться к концу сентября. Теперь начинаются занятия, и все пойдет своим чередом.
Диссертация моя уже полностью готова, но защита состоится не раньше февраля, т.к. в Совете очень большая очередь. Но это уже не столь важно, главное, что само дело сделано.
Петра Андреевича (Зайончковского — М.Г.) я видел за лето всего раза три. Последний раз я ним встретился на днях, но это было на заседании кафедры, так что мы с ним разговаривали всего несколько минут. У него все в порядке, все живы-здоровы, сам П.А. после лета пребывает в прекрасном расположении духа.
Как Вы отдохнули? Как здоровье Наталии Ивановны? Передавайте ей теплый привет.
С искренним уважением,
Ваш А.П.Шевырев
11 марта 1983 г.
Уважаемая Наталья Ивановна!
Не могу передать, каким тяжелым и страшным ударом стала для меня печальная весть о кончине Владислава Михайловича. Я только получил от него теплое и бодрое письмо из Ялты, а через два дня Петр Андреевич (Зайончковский — М.Г.) сообщил мне, что Владислава Михайловича уже не стало. Могу только предполагать, насколько тяжело Ваше горе, я глубоко соболезную Вам. Смерть любого человека невосполнима, кончина же Владислава Михайловича …. Такого умного, доброго, душевного, бескорыстного человека я ни разу не встречал в своей жизни. Мне кажется, что в душе каждого, кто знал Владислава Михайловича, он оставил свой добрый след, и поэтому с его кончиной мы все что-то потеряли внутри себя. По крайней мере, произвели целый переворот в моем сознании и душе. Владислав Михайлович обладал огромной силой нравственного воздействия. Двух людей я считаю своими нравственными воспитателями — Владислава Михайловича и Петра Андреевича. Если Петру Андреевичу я обязан за его уроки честности, порядочности, благородства, то Владислав Михайлович учил меня бескорыстию, искренности, жизнелюбию, доброте. Ни один человек не умел так обласкать, приветить и расположить к себе собеседника, как Владислав Михайлович. Я помню, как скованно и напряжённо я себя чувствовал, когда я ехал знакомиться к нему. Но уже через четверть час после того, как я вошел в его квартиру, я чувствовал себя давним его знакомым. Его рассказы я готов был слушать часами, и, наверное, я был не очень тактичен и чуток, когда засиживался на 3-4 часа у Вас в гостях. Но Владислав Михайлович был так искренен в своих уверениях, что он нисколько не устал и рад моему обществу, что желание общения с ним перебарывало чувство долга, и я продолжал слушать его удивительные рассказы. Сейчас остаётся только сожалеть о своей прежней нетактичности.
Прошло уже десять дней, как я узнал трагическую новость, но до сих пор не могу смириться, свыкнуться с ней. Конечно, торжество успешной защиты, которая состоялась 1 марта, было омрачено этой вестью. Мне так хотелось поделиться своим успехом с Владиславом Михайловичем!
Вообще, мне кажется (пусть это звучит несколько высокопарно), что Ваш город немного осиротел без Владислава Михайловича. По крайней мере, для меня образ Ленинграда в последние годы был неразрывно связан с Владиславом Михайловичем. Приезжая в Ленинград, я всегда испытывал радостное чувство предвкушения от предстоящей с ним встречи. Покидая же Ваш город, мне всегда хотелось подняться еще на одну-две ступеньки той бесконечной лестницы нравственного совершенствования, на одной из вершинных ступенек которой стоял этот удивительный человек.
Наталья Ивановна, еще раз хочу выразить Вам свое соболезнование и разделить с Вами тяжелое горе. К сожалению, тяжесть утраты неравномерно ложится на плечи родных, близких, знакомых, но хочу уверить Вас, что здесь, в Москве, многие переживают это печальное событие.
Уважаемая Наталья Ивановна! У меня к Вам есть и одна просьба. Если у Вас есть дубликат какого-нибудь фотоснимка Владислава Михайловича, не могли бы Вы мне выслать его. Память о Владиславе Михайловиче будет мне бесконечно дорогою.
С искренним сочувствием,
Ваш Саша (А.П.Шевырев)